Вульфсон объяснил порядок действий при запуске двигателя. Наташа перевела. При переводе сказанного лётчик утвердительно, не перебивая, кивал головой, показывая, что ему всё понятно. Затем, он спросил про максимальное давление и про обороты двигателя на взлёте. Выслушав ответ, он задал следующий вопрос:

– Как вы поддерживаете температуру масла и температуру охлаждающей жидкости?

Вульфсон объяснил. Барышев удовлетворенно кивнул головой: все понятно.

А вот своим последним вопросом русский лётчик удивил американца. Он спросил, как обращаться с радиостанцией. В первый военный год наши многие истребители не имели средств связи. Работали руками. Для американца это казалось странным.

– Барышев обратился к Наташе:

– Переведите: «Спасибо за занятие, а теперь попрошу освободить машину».

– Как, он будет взлетать? – удивился инструктор.

– Конечно, а для чего же я здесь?

– Но ведь надо всё попробовать на земле, вместе с инструктором, и только после этого можно вылетать, но опять же – с инструктором.

– Да о чём мы говорим? – с улыбкой сказал Барышев. – Мы же с вами пилоты, оба знаем, как это делается.

Наташе трудно дался перевод этих слов. Эмоций в них было больше, чем смысла, но инструктор в общем понял о чем речь. Только рискованно же выпускать в полёт лётчика, незнакомого с особенностями новой для него машины. Но «год фронта» молодого пилота, его самоуверенность и улыбчивость послужили, наверное, аргументами для Вульфсона.

Инструктор спрыгнул с крыла, обошёл с хвоста самолёт и помог вернуться на землю девушке. Когда они отошли в сторону, Вульфсон махнул рукой, давая разрешение на запуск двигателя.

Он внимательно следил за действиями пилота, в глубине души надеясь, что тот не будет взлетать. Но инструктор ошибался. Самолёт, прогрев двигатели, вырулил на полосу, пробежался по ней и уверенно взлетел. Вульфсон с замиранием души следил за полётом, а тот, набрав высоту, сделал «правую и левую бочки», «мёртвую петлю» и, покачав крыльями, пошёл на посадку.

Когда самолёт зарулил на стоянку, улыбающийся лётчик вылез из кабины, погладил самолёт по крылу и сказал:

– Хорошая машина, послушная.

– Машина хороша, когда есть хороший лётчик, – хлопая Барышева по плечу, похвалил американец.

Назначение Бориса Васильевича Кисельникова главным инженером военной приёмки ни у кого не вызвало удивления. Его опыт работы на приёмке самолётов в Басре и уверенная организация работ на Аляске позволили с первых дней взять нужный тон и ритм при проведении проверок принимаемой техники. Будучи исключительно грамотным и опытным инженером он сумел в короткие сроки создать коллектив единомышленников, который с первых дней работы завоевал уважение как со стороны наших, так и американских специалистов.

Первые недели пребывания советских инженеров и техников на Аляске пролетели быстро в трудах и заботах. Советские специалисты принимали машины и готовили их к перегону в СССР. В один из дней начальник приёмки полковник Мачин пригласил к себе главного инженера. Борис Васильевич вошёл в кабинет и стал было докладывать по форме о прибытии.

– Здравствуй, Борис Васильевич, – поднялся навстречу Мачин, – оставь этот тон, давай с тобой посидим, попьём чайку, а заодно обсудим, что у нас получается, а что нет.

Главный инженер до прибытия на Аляску не знал Мачина, слышал о нём как грамотном и требовательном авиационном командире, да иного сюда и не назначили бы. Их встречи и в Москве, и здесь, в Фербенксе, носили чисто служебный характер и дружеский тон, с которым встретил его руководитель, несколько обескуражил Кисельникова.

Мачин присматривался к своему ближайшему помощнику. Борис Васильевич это чувствовал, но свою главную задачу видел не в том, чтобы показать себя и понравиться, а в том, чтобы добросовестно делать своё дело. Этого же он требовал от подчинённых. Работал главный инженер без оглядки на старшего начальника, и это в какой-то степени прибавляло ему авторитета. Но, тем не менее, на такой приём командира, с чаепитием, Борис Васильевич не рассчитывал.

На самом деле ничего удивительного в этом приёме не было. В авиации, как и на флоте, есть свои традиции. Здесь взаимоотношения между военнослужащими, начальниками и подчинёнными строятся на принципах, которые несколько отличаются от отношений, складывающихся в других видах и родах войск. И такая встреча была скорее закономерной, чем необычной. Мачин усадил Красильникова в кресло у журнального столика, на котором стоял небольшой попыхивающий самовар, явно неамериканского происхождения. Сев в кресло напротив, он снял салфетку, под которой оказались хлеб, ветчина, печенье, нарезанный ломтиками лимон, сахар, сливочное масло и верный спутник авиации – шоколад.

– Ну, как Борис Васильевич первые впечатления от жизни на американской земле?

– Впечатления хорошие, товарищ командир. В график приёмки укладываемся, но думаю, что после начала перегона ускоримся. Сложность в том, что приёмщики как бы не видят результата своей работы. Машины принимаются и – в отстой, а все живут тем, чтобы дать быстрее и больше самолётов фронту.

– Да, ты прав, Борис Васильевич, но надо понимать: полёты – вещь не простая в таком регионе, техника для многих совершенно не знакомая. Надо, чтобы летчики пообвыклись, чем лучше они подготовятся, тем безопаснее будут проходить перелёты. Количество же они добьют, не сомневайся, – сказал Мачин, подвигая гостю чай в резном металлическом подстаканнике. – Отбор у них был жёстким, здесь лучшие пилоты и штурманы. Многие прошли через фронт, летали на Берлин. Думаю, что они справятся.

– Да в летном составе я тоже не сомневаюсь, я – об организации… Вы, Михаил Григорьевич, – позволил себе Кисельников обратиться к командиру по имени отчеству, – вероятно, очень чай любите: и самовар, и подстаканники. Русью пахнет. Даже чай другой вкус имеет…

– Спасибо, что отметил, – усмехнулся Мачин, – чай действительно люблю и привык или, может, внушил себе: без самовара и стакана в подстаканнике не чай, а так, напиток. Как только должность стала позволять, вожу за собой.

– В нашей стране самоваром не удивишь, а здесь – диковина.

Командир щипчиками расколол кусковой рафинад, взял кусочек, обмакнул его в чай, откусил и отхлебнул из стакана.

«"Чай вприкуску" тоже особенность русского чаепития», – подумал, улыбнувшись, инженер.

Во всех движениях Мачина сквозила уверенность. Но она каким-то образом была перемешанная с простотой. Чай чаем, а, справляясь с обязанностями гостеприимного хозяина, командир ненавязчиво начал другую тему.

– А что ты, Борис Васильевич, думаешь по поводу американской техники? Как она тебе?

– Да в целом их самолёты на уровне наших, в чём-то получше, в чём-то похуже. Вот в отделке салонов хороши, такой комфорт создают для лётчиков, аж зависть берёт…