Она ничуть не обижалась на товарища Васильеваза то, что назвал ее истеричкой. Она была ему страшно признательна за то, чтоон хотел дать Мыльникову по морде! Ольга и сама испытывала страстное желаниесделать это. Но придется смириться с нереальностью своего желания. А еще… а ещепридется смириться с тем, что она, кажется, нажила в лице Николая Николаевичасебе большого врага. Если он сможет, то непременно отомстит – это Ольгаотчетливо прочла в его прощальном взгляде, а его «вс-с-сего добр-рого!» болеенапоминало свист гремучей змеи, которая пугает жертву, готовясь к броску. И дляОльги Еремеевой существует единственный путь избежать этой мести: больше непопадаться товарищу Мыльникову в руки. Не входить снова в эту реку, ненаступать на те же самые грабли.

Да что она, больная, что ли, – опятьвпутаться в какую-нибудь авантюру?!

…Тогда казалось – это так просто! Но судьба,почему-то затаившая на Ольгу злобу, не просто впутала ее в авантюру, но вырылана ее пути натуральную яму. И охотником, пришедшим заклать жертву, был не ктоиной, как старый знакомец Мыльников.

А самое смешное, что речь снова шла о взятках.

– Надежда Сергеевна, вы?

Она сразу узнала участкового Симагина, хотяголос в трубке был такой встревоженный, запыхавшийся, что казался незнакомым.

– Привет. Я, разумеется, а кто еще по моемумобильнику ответит?

– Да, конечно. Это я так, сдуру… Поговоритьможете?

– Что-то срочное? Две минуты тебе хватит?

– Постараюсь уложиться.

– Ну, давай. Время пошло.

– Надежда Сергеевна, я сегодня был наОвражной, по вызову… Там снова проблемы.

– Снова? Что, наши братцы подрались из-задевки? – усмехнулась Надежда и не удивилась, расслышав в голосе Симагинаслабый укор:

– Надежда Сергеевна, вы же понимаете, о чем я.

Она нахмурилась: неужели…

– Только не говори, что опять приехала этаубогая!

– Не она. Двое других. Ходили по подъезду,расспрашивали про вас. Ну, и про квартиру, и про Алима Минибаевича, конечно.Про все, про всякие мелочи, даже про собачку, помните покойного Роджера?

Помнила ли она Роджера? А как же, помнила!

– Двое, говоришь? Кто?

– Мужчина и женщина, лет по тридцать. Онвысокий, глаза голубые, волосы светлые, она – тоже высокая, волосы русые, глазасеро-зеленые – говорят, красивые глаза.

– Кто говорит? – зло спросилаНадежда. – Азеры? Ну, этим охлобуям любые зенки, лишь бы не черные! Аподробнее не могли описать? Вообще, кто они, эти люди, откуда взялись?

– Выяснить не удалось, – скромно сообщилучастковый.

– Не удалось?! Ах ты мент хренов! За каким желешим ты там посажен сидеть, а? Почему бы не оторвать задницу да непробежаться, не поискать?

Симагин терпеливо переждал вспышку господскогогнева – молчал, пока Надежда не успокоилась и не спросила более миролюбиво:

– Уверен, что без Вальки обошлось?

– Что ее здесь не было? Уверен. Это другие.

– Ладно, Симагин, – угрюмо сказалаНадежда. – Ищи. Ищи, понял? Твоя работа. Что-то узнаешь толковое –позвони. Поговори, кстати, с Розой, может быть, к ней уже кто-то обратился?

– Обязательно! – обрадовался ценномууказанию Симагин и положил трубку, пообещав немедленно позвонить, ежели что.

Да, помощничек у нее… Хороший мужик Симагин,но не Шерлок Холмс, нет, не Шерлок! Вечно нужно под зад коленкой пихать, чтобышевелил этим самым задом и отрабатывал свой кусок хлеба с маслом.

Что за люди? Откуда взялись? Откуда этауверенность, что их появление, безусловно, связано с зимним приездом Валентиныи является не чем иным, как его пренеприятнейшим продолжением?

Надежда покачала головой. Вот и не верь послеэтого в предчувствия! Уже под утро, когда снятся самые вещие сны, она виделадовольно отвратительную картину. Будто какая-то старуха мажет навозом дверибывшей Алимовой квартиры в старинном доме на Овражной, 42. Причем так щедро истарательно мажет, что номера квартиры – 14 – уже не видно под этой вонючейгадостью. Самое удивительное было то, что Надежда даже запах чуяла. И еще былонечто странное. Когда Надежда – во сне, понятное дело! – заорала благимматом на эту мерзкую старуху и та оглянулась, выяснилось, что это не кто иная,как Глебовна. Глебовна – благодетельница, Глебовна – мать родная, нет, ближе идороже матери, может быть, единственный на всем свете человек, которого Надеждаистинно любила и почитала, с мнением которого считалась и смерть которогооплакивала взахлеб, хотя, не исключено, сама же эту смерть приблизила.

А может, и исключено! Может, инфаркт хватилГлебовну в силу естественных причин, а вовсе не потому, что она узнала: еененаглядная, такая-сякая, немазаная Наденька работает вовсе не ночной няней вдетсаду, а стриптизершей в ночном клубе, принадлежащем самой одиозной фигуре вгороде – Алиму Абдрашитову. Схожую ситуацию Надежда потом видела в популярномфильме «Интердевочка» и сочла ее большой дурью и чисто кинематографическойнатяжкой…

Но вернемся к тому сну. После него Надеждапроснулась в слезах – то ли ярости, то ли бессильной злобы, то ли жалости –правда, неведомо, к себе или покойной Глебовне. И чуть не впервые за последниетри года не вскочила сразу с постели, не включила видеокассету с записьюшейпинга, не начала задирать ручки-ножки и мучить пресс, вкупе с косыми мышцамиталии, а долго лежала в постели, обдумывая гадостный сон и вспоминая Глебовну.

Грязь, вонь – это определенно к неприятностям.К пакостям каким-то. Да и покойники, конечно, к чему-то хорошему не приснятсяникогда. Даже такие золотые бабульки, как Глебовна…

…И снова лезла в глаза традесканция, и сноваглядел исподлобья Мыльников, только теперь глаза его не были ни усталыми, нидобрыми – в них плескалось неприкрытое торжество.

– Я не брала, говорю вам: я не брала! –осипшим голосом твердила Ольга.

– Ну да, конечно, это вас на живцавзяли, – с понимающей усмешкой кивнул Мыльников, и в его желтоватых глазахбыла такая неприкрытая издевка, что Ольге прошлось крепко взяться обеими рукамиза стул, чтобы не броситься на этого мерзавца и не надавать ему пощечин. –Студенты организовали против вас провокацию, это вы хотите сказать? А почему,зачем – вам в голову не пришло? Бессмысленно же все. Ну какие могут быть счетык вам у Натальи Зыряновой?

Ольга вскинула на Мыльникова глаза.