Девушка протянула Яру гребень, старинное кольцо с кроваво-красным рубином и темно-синюю простую с виду веревочку, больше похожую на шнурки для кроссовок.

– Преодолей страх. Осознай чувства. Отпусти боль. Торопись. И помни о том, что я говорила.

Ярослав хотел сказать что-то еще, но когда поднял взгляд от небесного шара, который держал в руке, зачарованно разглядывая, девушки в цветочном одеянии не было.

– Ты где? – с отчаянием в голосе позвал ее Яр. – Вернись! Эй! Браслет!

Но сколько бы он ни звал ее, она больше не появлялась. И парень, вздохнув, направился к волшебному замку, над которым бушевала гроза. А что ему оставалось делать? Он обвязал шнур вокруг запястья, надел на большой палец кольцо, надеясь, что оно не останется на нем навсегда, сунул гребень и шар в карманы джинсов и пошел вперед.

Хоть замок находился обманчиво близко, идти до него пришлось больше часа – то подниматься на пологие холмы, то спускаться. Всего холмов – больших и маленьких – было семь. Пару раз Ярослав едва не упал, но все же упрямо шел вперед под мелким дождем. У грозы, что рьяно бушевала над замком, разбрасываясь молниями и гремя, была четкая видимая граница – ливень шел только над ним самим, будто бы его накрыло грозовым колпаком.

Сам замок поражал своим величием: огромный, сложенный из черного, сверкающего под дождем крупного камня. Арки, мансарды, зубчатые стены, висячие мосты, круглые башни, взлетающие к самому небу острыми шпилями – все это было прекрасно и мрачно одновременно. Замок тянулся вверх, словно силясь взлететь, и еще издалека напоминал Ярославу сложившего крылья ворона, пытающегося покинуть землю и упасть в небо.

Вокруг замка змеился ров, наполненный черной густой водой, которая должна была вот-вот выплеснуться из берегов, через ров был перекинут мост, а ворота замка были открытыми.

Замок был эпицентром грозы: гром раздирал уши безумным хохотом, а молнии – при одном взгляде на них у Ярослава начинали шевелиться волосы на голове – стрелами били то в землю, то в башни замка. Яр понимал, что стоит ему попасть за линию грозы, как он наверняка станет объектом для одной из молний. И тогда им с Настей точно не выбраться из этого странного мира. Поэтому, чуть подумав, Ярослав вставил в свои волосы гребень, выдохнул, сорвался с места и побежал сквозь неистово хлещущий ливень к замку. В его голове было лишь одно – перебежать ров и скрыться от бури в воротах замка. О том, что его там ожидает, он, конечно же, не знал. А знал бы – может, и не пошел.

Ливень и ветер хлестали его по щекам, молнии били там, где пару секунд назад были его ноги, от грома закладывало уши, но Ярослав упрямо бежал вперед, всем сердцем надеясь, что молнии не видят его. Едва он добрался до середины моста, перекинутого через окружающий замок ров, как ливень прошел – в один миг, будто по чьему-то приказу. И небо, до этого почти черное, нахмурившееся, вдруг стало иным – молнии и гром исчезли, тучи почтительно расступились, и свой сияющий лик явило солнце, золотя и облака, и воду во рву, которая постепенно из темной делалась насыщенного сапфирового цвета, и черные камни замка.

Яр остановился от изумления, мокрый насквозь, со стекающими по лицу, волосам и шее каплями воды, в каждой из которых сияло солнце.

– Что за?.. – пробормотал он пораженно, глядя вверх и не понимая, как же так может быть? Только что ярилась гроза, как старая ведьма, и за мгновение сгинула, уступив место лазурному небу и яркому солнцу. Темные тучи тают, как черничное мороженое на жаре, а белые – похожие на взбитые сливки – появляются из-за холмов.

Чудеса.

«Это же зазеркальное пространство, – усмехнулся он про себя, отряхивая волосы, как собака – мотая головой в разные стороны. – Чему я удивляюсь?»

За его спиной вдруг раздался подозрительный треск, и Ярослав увидел, как между его ног бежит тонкая, словно нить, трещина. Он оглянулся, не понимая, в чем дело, и увидел, как позади него рушится деревянный мост – просто рассыпается в щепки, падающие прямо в ров, наполненный теперь уже голубой прозрачной водой. Сердце Яра подскочило, и он, не думая ни о чем, бросился вперед, и бежал так, как не бежал никогда в жизни. Мост, перекинутый через ров, казался совсем небольшим, но Яр все бежал, и бежал, и бежал, а мост не кончался и не кончался.

Мост был бесконечным. И рассыпался в труху там, где еще несколько секунд назад была нога Ярослава. Слышался плеск воды, в которую падали останки деревянного сооружения, и чей-то злорадный хохот – будто из-под толщи воды.

Яр бежал. Он выбился из сил, чувствуя, как срывается с его губ частое дыхание, как деревенеют мышцы в икрах, как сжимается на горле веревка страха не успеть добраться до твердой земли. Но он бежал. Заставлял себя терпеть и бежать.

Умирать не хотелось – а Яр отчего-то твердо знал, что стоит ему упасть вместе с деревяшками в воду, как ему настанет конец. И Насте, соответственно, тоже. И он пытался ускориться, но еще больше выдохся. Мосту не было ни конца, ни края. Наверняка он зачарованный. И никогда не отпустит Ярослава просто так.

В голове мутилось – то ли от быстрого бега, то ли от мутных рваных воспоминаний, которые вдруг появились в его голове…

– Зарецкий! Бежишь с Васильевым! – командует физрук, делая пометки в своем журнале.

Два мальчика лет четырнадцати – один беловолосый, худой, с зелеными сверкающими глазами, второй рыжеволосый, нескладный, в очках и весьма болезненного вида – идут назад, к толпе гомонящих мальчишек в спортивных костюмах. И становятся у белой, на треть истертой полосы, начерченной на асфальте. Они стоят на школьном стадионе, и, судя по нежно-зеленым едва шумящим высоким тополям вокруг, это – конец весны. Физрук и девчонки, которые ему помогают с секундомером, стоят за сто метров от них.

Ярослав бежит, работая руками и ногами изо всех сил, но из-за острой боли в ноге отстает – подвернул на футболе, но сказать об этом маме не может, потому что тогда она узнает, что он вместо домашки ходил в соседний двор играть в мяч с пацанами. Васильев его обгоняет, хоть он никогда и не показывал хороших результатов в спорте из-за астмы, зато был первый по знаниям.

Ярослав проиграл ему.

– Как же так, Зарецкий, – с легким укором говорит физрук. – Раньше так хорошо бегал, а теперь – время за стометровку хуже, чем у Васильева.

Кто-то смеется над ним. Вшивков со смехом говорит, что Зарецкий – мешок. И ему только остается сжимать кулаки от бессилия. Он ненавидит быть хуже всех. И ненавидит, когда над ним смеются. И ненавидит быть слабым – поэтому никому не говорит про ногу.

Вроде бы это мелочь, но ему ее еще долго припоминают. С тех пор он хочет быть лучше других. Потому что над теми, кто лучше – не смеются. Смеются они – над худшими.

Мост не кончался. Мост был бесконечным. А возможно, и вел в бесконечность. Яр не знал. Он просто бежал. Он должен бежать.

Уже на последнем издыхании, когда пот застилал глаза, а ноги казались деревянными, Ярослав вдруг вспомнил о том, что дала ему Браслет. И еще вспомнил старые сказки, которые читала ему мама, когда он был маленьким – героям этих сказок добрые чародеи или помощники всегда давали в дорогу какие-то волшебные вещи, которые помогали тем защититься от злодеев. И тотчас он вспомнил, что кольцо не надо кидать. Его надо повернуть. Но куда? Вправо? Влево? Ярослав, ничего уже не понимая, на бегу стал крутить то самое рубиновое кольцо, чувствуя, что задыхается от нехватки кислорода и от страха – в какой-то момент он почувствовал, как запинается, замедляет бег и падает, а мост рушится почти прямо под ним.