— Что случилось? — обратился граф к высокому мужчине, который стоял на месте и молился на распятие, держа его в руке.

— Да убережет нас Господь, господин рыцарь! Вы посмотрите, небо совсем чистое, однако в этот дом попал огромный камень — некоторые говорят, что это был метеор. Он пробил стену насквозь. А другие говорят, будто это турецкий снаряд. Спаси нас, Сын Марии!

И он принялся целовать распятие.

— Кто-то пострадал? — осведомился граф, встряхнув богобоязненного собеседника.

— Да, погибли две женщины и ребенок. Сохрани нас, Сын Божий! Ибо наделен ты силой Отца.

Граф протолкался, насколько смог, поближе к дому, но совсем рядом тесной толпой стояли на коленях женщины — охваченные ужасом, они рыдали и молились. Фасад действительно был пробит, обнажив разрушенные внутренние комнаты. Но что за молодая женщина хладнокровно руководила у входа мужчинами, которые выносили тело — судя по всему, мертвое? Она стояла к нему спиной, однако солнечные лучи запутались в ее непокрытых волосах, обратив их в золото. Высокая и стройная, она поражала грацией движений. Кто это? Сердце графа оказалось пророком. Передав повод стоявшему рядом мужчине и подняв повыше меч, он протолкался сквозь коленопреклоненную толпу. Он мог бы делать это и поделикатнее, но он очень спешил и ни разу не остановился, пока не оказался рядом с женщиной.

— Господи помилуй, княжна Ирина! — вскричал он. — Что ты здесь делаешь? Или нет мужчин, которые взяли бы это на себя?

От радости, что она цела и невредима, он упал на колени и, не дожидаясь приглашения, схватил ее руку и поднес к губам.

— О нет, граф Корти, это я должна задать вопрос, что ты здесь делаешь?

Лицо ее было серьезно, и он не смог понять, не читается ли насмешки в ее глазах; впрочем, они были заполнены влажным фиалковым светом, и она не отнимала руки, пока он произносил в ответ:

— Турок на время предоставили самим себе. Нам к ним не подобраться… Я спешно прискакал сюда… посмотреть, какой урон нанесли пушки… и… почему бы и не сказать? Княжна, я примчался во весь опор из страха, что ты можешь нуждаться в помощи и защите. Я помнил, что я теперь — твой рыцарь.

Она прекрасно поняла его чувства и, отняв руку, ответила:

— Встань, граф Корти, ибо ты препятствуешь тем, кто выносит мертвых.

Он шагнул в сторону, носильщики прошли мимо вместе со своей ношей — залитым кровью женским телом.

— Это последняя? — спросила у них княжна.

— Больше мы никого не нашли.

— Несчастная!.. Но такова воля Господа… Отнесите ее в мой дом и положите рядом с другими. — Потом она обратилась к графу: — Ступай за мной.

Княжна зашагала вслед за носильщиками; женщины тут же подняли горестный крик, стоявшие ближе выкрикивали: «Будь благословенна!» — целовали подол ее платья и провожали ее стонами и рыданиями.

Тело перенесли в дом, а потом в часовню, куда допустили всех желающих. Перед алтарем, на импровизированных носилках, уже лежало два безжизненных тела, старухи и отроковицы. Богоматерь взирала на них с иконы над алтарем, взирал и Младенец у нее на руках; эти взгляды несли утешение всем собравшимся. После того как погибших подобающим образом обрядили, Сергий начал отпевание. Граф стоял рядом с княжной, ее дамы — на некотором отдалении.

Посреди службы в часовню проник звук, напоминавший дальний раскат грома. Всем присутствовавшим он уже был знаком — они знали, что это не гром, а потому вскрикнули и вцепились друг в друга; стоявшие на коленях в ужасе повалились на пол. Голос Сергия не дрогнул. Корти протянул было руки, чтобы поддержать княжну, но она даже не переменилась в лице; ее ладони, сжимавшие триптих, не шелохнулись. Смертоносные ядра летели на город и могли упасть прямо на часовню, однако сосредоточенность мыслей, возвышенность духа и крепость веры помогли Ирине не заметить опасности, и если ранее граф любил ее за утонченность натуры, теперь он восхищался ею за несказанную отвагу.

Снаружи, совсем неподалеку, раздался грохот — летучий камень ударил еще в одно здание, а следом оттуда же долетел крик, столь пронзительный и непрерывный, что никаких объяснений не требовалось.

Княжна заговорила первой.

— Продолжай, Сергий, — произнесла она, и никто, знакомый с ее голосом, не заметил бы в нем ни толики изменений. Потом она обратилась к графу: — Идем туда. Возможно, еще кому-то потребуется моя помощь.

У дверей граф обратился к ней:

— Подожди, княжна, позволь сказать слово.

Взглянув ему в лицо, она сразу же поняла, что в душе его идет яростная борьба.

— Пожалей меня, умоляю. Долг и честь призывают меня обратно к воротам. Возможно, во мне нуждается император, но как я могу уйти и бросить тебя в такой опасности?

— Чего бы ты от меня хотел?

— Переберись в безопасное место.

— Куда именно?

— Место я найду, если не в этих стенах, то…

Он осекся, и его глаза, озаренные страстью, встретились с ее глазами; мысль, которая того и гляди должна была сорваться с его языка, содержала в себе двойное бесчестие, поскольку предполагала бегство из осажденного города и нарушение его договора с Магометом.

— А потом? — вопросила она.

И любовь одержала верх над честью.

— В гавани у меня стоит корабль, княжна Ирина, команда полностью мне предана. Я переправлю тебя на борт, и мы вместе бежим. Вне всякий сомнений, мы доберемся до моря — никто из христиан или магометан не сможет остановить меня после того, как я снимусь с якоря и спущу на воду весла; а на море живет свобода, и мы пойдем по звездам в Италию, а там нас ждет дом.

Он осекся снова, лицо исказила внезапная мука. Потом он продолжил:

— Прости меня, Господи, и помилуй! Я — безумец!.. И ты, о княжна, прости меня тоже, прости мне мои слова и слабость. О, если не ради меня, то ради того, что мною движет! А если ты не можешь забыть, то сжалься надо мной, сжалься и представь себе мои терзания! Я снискал твое уважение, если не любовь, но теперь я лишился и того и другого — лишился вслед за честью. О, сколь ужасный, ужасный удел!

И он отвернулся от нее, заламывая руки.

— Граф Корти, — отвечала она с лаской в голосе, — ты спас самого себя. Так покончим с этим. Я прощаю тебе это предложение и никогда про него не напомню. Любовь подобна безумию. Возвращайся к своим обязанностям, а что до меня… — она заколебалась, — я готова принести ту жертву, ради которой родилась. Все в руках Господа, в назначенный им час и в избранной им форме он пошлет за мной… Я не боюсь, и ты за меня не бойся. Отец мой был героем, а я унаследовала его дух. Мне тоже ведомо, в чем состоит сейчас мой долг, — разделить с сородичами опасность, даровать им свое присутствие и, по мере сил, утешение. Я покажу тебе то, во что ты, похоже, не веришь: что женщина способна храбростью сравняться с мужчиной. Я буду ходить за больными, ранеными и страждущими. Умирающим я буду приносить посильное утешение — всем в моей досягаемости, — а мертвым обеспечивать отпевание. Мои богатства и ценности уже давно служили бедным и нуждающимся, теперь на то же я отдаю и себя, свой дом, свою часовню и алтарь… Вот моя рука в знак прощения и того, что я верю: ты — истинный рыцарь. Я провожу тебя к твоему коню.