решительными мерами по отношению к своим представителям, какое бы положение они ни занимали, коль скоро имеется малейшее подозрение в незаконности их действий. Впрочем, после невероятного шума, поднятого вокруг этого дела, довести его до суда было и в моих интересах, ибо только суд мог его представить в истинном свете и освободить от всей той грязи, которой его старательно покрывали[616].

Иное дело — радикально оппозиционная пресса. Она действительно накинулась на меня не только потому, что хотела использовать это дело для вящего развенчания правительства в широких общественных кругах, но и потому, что рада была случаю возместить на мне всю ту злобу, которая накипела против меня со стороны большинства Первой Государственной думы как за речь мою по аграрному вопросу, так и вообще за мое отношение к этому думскому большинству.

Правда, Столыпину нужно было не только мое предание суду, но и осуждение, ибо, убежденный, что в случае оправдания пресса станет доказывать, что и самое предание суду было просто маской, а оправдание было вперед решено, он полагал, что только осуждение меня может доказать общественности, что власть не церемонится со своими представителями любого ранга. Рассуждал он при том вполне правильно, а именно, что коль скоро, с государственной точки зрения, ценой судьбы одного человека можно принести пользу государству в его совокупности, то перед такой жертвой государственный деятель останавливаться не должен[617] [618].

Итак, в дальнейшем изложении событий и изображении действующих лиц той эпохи, которой касаются набрасываемые мною силуэты прошлого, я могу их изображать лишь в качестве постороннего наблюдателя и рядового обывателя. Сохранившиеся у меня связи в петербургском бюрократическом мире давали мне, однако, возможность по временам проникать за кулисы и быть в курсе обстоятельств, остававшихся неизвестными широкой публике, почему я и полагаю, что имею некоторое право продолжить мои воспоминания за пределы времени моей государственной службы. Не стану, однако, останавливаться на подробной хронике того времени, а ограничусь лишь относительно краткими штрихами.

Вторая Государственная дума, как известно, оказалась еще радикальнее, чем первая, причем в нее проникли в значительном числе воинствующие социалисты, решившие, после опыта Первой Государственной думы, что выборный закон дает им полную возможность успешно орудовать среди народных масс, и посему прекратившие бойкот Государственной думы, который они провозгласили при самом ее учреждении.

В течение четырех месяцев мужественно выдерживал Столыпин ожесточенный штурм, направленный Второй Государственной думой на правительственную власть. Деятельность этой Думы была настолько явно революционна, что не могла привлечь к себе симпатий каких-либо культурных буржуазных кругов. Столыпин правильно решил, что наисильнейшим врагом Государственной думы была она сама, что она систематически топила себя в глазах сколько-нибудь государственно настроенных кругов и тем самым подготовляла правительству возможность, не вызывая взрыва негодования, изменить выборный закон и построить народное представительство на таких началах, которые обеспечивали бы культурный, преданный интересам России состав выборных от населения.

Вторая Государственная дума была распущена 3 июня 1907 г., и одновременно Высочайшим указом была изменена система выборов.

Акт этот был несомненно актом неконституционным и являлся, следовательно, тем, что французы называют coup d'etat[619]. Действие это, состоявшееся по инициативе Столыпина, имело, однако, целью не нарушение конституции, а, наоборот, ее сохранение и укрепление. Государственная власть стояла тогда перед дилеммой либо совершенно упразднить народное представительство, либо путем изменения выборного закона получить такое представительство, которое действительно было бы полезным фактором государственной жизни. Конечно, был и третий выход — исполнить требования оппозиционных элементов и перейти к парламентскому строю. Однако, если об этом могла быть речь в бытность Первой Государственной думы, то при второй Думе это уже явилось бы простым безумием. К этому времени, во-первых, выявилось в полной мере все пренебрежение к государственным интересам той партии, которая была преобладающей в Первой Государственной думе и которой, следовательно, приходилось вручить власть. Выявилось это когда конституционно-демократическая партия не остановилась перед опасностью разрушить весь государственный аппарат — к чему привело бы исполнение населением того, к чему она его призывала в Выборгском воззвании, — лишь бы завладеть самим властью. Засим состав Второй Государственной думы явно указывал, что власть сохранилась бы за кадетами при парламентском строе лишь в течение весьма непродолжительного времени и что вслед за ними неизбежно и скоротечно наступила бы власть социалистов различных оттенков, что фактически и произошло в 1917 г.

На этом обстоятельстве играли крайние правые круги и прилагали все усилия убедить верховную власть покончить со всякими конституционными попытками и вернуться к чистому абсолютизму.

Столыпин вполне понимал всю опасность, которую представлял этот шаг. Он понимал, что для укрепления государственной власти нужно привлечь на сторону этой власти хотя бы некоторые культурные общественные круги, а что для этого необходимо не упразднить конституционный образ правления, а, наоборот, его закрепить. Но возможно это было лишь посредством создания такой системы выборов в нижнюю палату, при которой большинство палаты состояло бы из государственно мыслящих элементов. Понимал он и то, что весьма желательно, чтобы в этой же палате были представлены и оппозиционные и даже революционные элементы, дабы страна в лице ее буржуазных элементов могла сама судить о всей антигосударственности высказываемых ими требований и положений.

Соответственно с этим и была построена система выборов по закону 3 июня 1907 г., и надо признать, что намеченной цели она отвечала в полной мере. Государственная дума по счету третья своим составом вполне отвечала тому, что от нее ожидало правительство и что желал в ней видеть Столыпин. Наиболее могущественной группой были там октябристы (числом 170 из общего числа членов в 480), открыто написавшие на своем знамени, что они крепко стоят за участие народного представительства в законодательстве страны, но этим свои конституционные вожделения пока и ограничивают.

Работа Третьей Государственной думы оказалась в результате во всех отношениях в высшей степени плодотворной. Именно эта работа обещала укрепить в России соответствующий уровню образования ее населения конституционный строй.

Правда Третья дума не выявила сколько-нибудь значительного числа выдающихся государственных деятелей, чем в известной степени и оправдалось утверждение бюрократии, что искать вне ее среды выдающихся государственных работников бесполезно, ибо среда эта втянула в себя почти без остатка всю наиболее образованную, наиболее культурную и наиболее пропитанную государственным пониманием часть населения.

Не могла Государственная дума за пятилетний срок своего существования подвести идейный принципиальный фундамент под всю государственную политику, но все же некоторые основные вопросы государственного бытия были ею основательно обсуждены и поставлены те вехи, по которым данная отрасль народной жизни должна была следовать. По одной из важнейших сторон государственной