его ближайшим помощником по Министерству внутренних дел состоит черносотенец. Не принимая, по обыкновению, никакого деятельного участия в отстаивании внесенного за его подписью проекта, он в данную минуту ничего не сказал, но по окончании рассмотрения Советом этого дела, одобренного им безо всяких изменений, счел нужным вдруг заявить: «Ну, мой черносотенный товарищ так налиберальничал сегодня, что я опасаюсь, что он предложит нам вскоре упразднить всякие власти, если пойдет дальше в этом его черносотенном направлении».

Сентябрь, октябрь и ноябрь месяцы 1906 г. сплошь были посвящены Советом министров рассмотрению самых разнообразных проектов, предложенных к осуществлению в порядке все той же статьи 87 Основных законов. Из этих проектов мне припоминаются в особенности два, составленные по Министерству внутренних дел: один по департаменту духовных исповеданий, а другой по департаменту общих дел.

Первый из них касался свободы исповеданий. В основу его была положена американская система признания за церковную общину, с присвоением ей соответствующих гражданских прав, всякого сообщества числом не менее, кажется, двадцати лиц, которое выразит любые духовные верования, если только они не противоречат законам этики (старообрядцы), безразлично от того, посколько они сходятся с догматами православной религии. Такая непостижимая широта взглядов, непосредственно следующая за веками практиковавшеюся нетерпимостью даже к таким родственным православию сектам, как раскольничество, мне казалась и опасной, и несвоевременной. Мера эта давала такой простор всевозможному сектантству, который мог внести глубокую смуту в религиозное сознание народа. Мне, конечно, как всякому, известно было то распространение, которое приобрела на Юге России штунда[608].

Хотя я отнюдь не затруднялся самым решительным, скажу даже дерзким, образом возражать против предположений, вносимых Столыпиным в Совет министров, но я все же понимал, что один ничего не достигну, а посему перед началом заседания Совета обратился к заменившему Шихматова на посту обер-прокурора Св. синода П.П.Извольскому, выразив надежду, что он самым решительным образом воспротивится осуществлению некоторых предположений подлежавшего рассмотрению проекта. Мотив у него был ясный и напрашивавшийся сам собою — невозможность осуществления таких предположений, не запросив, хотя бы предварительно, мнения Св. синода.

П.П.Извольский, попавший в кабинет Столыпина, очевидно, благодаря своему брату, министру иностранных дел А.П.Извольскому, с которым, как я уже упомянул, Столыпин вел совместную кампанию во время существования Первой Государственной думы, едва ли имел в то время какие-либо познания в области церковных вопросов. Инспектор народных училищ в Киеве, где он вращался в кружке кн. Е.Н.Трубецкого, бывшего в то время профессором Киевского университета, и проникнулся взглядами радикальной общественности, Извольский был впоследствии попечителем сначала Киевского, а затем Петербургского учебного округа и решительно ничем не выделялся. По характеру человек мелкий и нерешительный, а по природе добрый и не способный к какому-либо противодействию, Извольский все же, к некоторому моему удивлению, настолько это не сходилось с теми интересами, которые он по должности обязан был защищать, поначалу сказал мне, что он не видит оснований возражать против предположенных правил. Однако после неособенно продолжительной беседы со мною он заявил, что против предположений он будет возражать. Приступили следом к обсуждению проекта. Столыпин, по обыкновению, лично не входивший в суть дела, пропускал статью за статьей при отсутствии с чьей-либо стороны возражений. Молчал и Извольский. Пришлось поневоле вступиться мне. Изложив те мотивы, по которым я по существу не мог согласиться с установлением в стране вероисповедной анархии, я обратился к Столыпину и сказал ему приблизительно следующее: «Вы стремитесь привлечь к правительству симпатии общественности и ослабить оппозицию, но имейте в виду, что настоящую оппозицию, ту, которая сеет смуту, вы никакими уступками не ублажите. Ей если нужны различные свободы, то лишь для того, чтобы использовать их для свержения существующей власти. А та часть общественности, которую вы действительно можете привлечь на сторону правительства, умеренно-либеральные и умеренно-консервативные круги, неужели вы думаете, что они будут приветствовать изобретенные правила и расшатывание значения православной церкви. Не знаю, как на это смотрит обер-прокурор Св. синода, но знаю, что если вы и добьетесь предположенной мерой некоторого благоволения радикальных кругов, то зато восстановите против себя не только крайних правых, с которыми вы и ныне с трудом боретесь, но и умеренно-правых, а пренебрегать их опорой правительство не может».

Столыпин, очевидно слабо ознакомившийся до сих пор с им же представленным проектом, как будто оживился, и горячо возразив мне, что его нельзя подозревать в желании подорвать значение православной церкви, однако сразу иначе отнесся к обсуждаемому проекту. Восстал против него и обер-прокурор Св. синода. В результате проект был отвергнут.

Любопытные передряги испытал проект предоставления евреям различных льгот[609], по сравнению с действующими законами. Тут были и льготы по физическим условиям, препятствующим принятию в войска, и льготы в смысле поступления в учебные заведения, и расширение круга лиц еврейского происхождения, имеющих право жительства вне черты еврейской оседлости.

В день рассмотрения этого проекта, составленного департаментом общих дел Министерства внутренних дел, я встретился, приехав на заседание Совета, в передней Зимнего дворца (Столыпин почти тотчас после покушения на Аптекарском острове переехал во вторую, запасную половину Зимнего дворца) с П.Х. Шванебахом.

— Вы читали еврейский проект? — сказал он мне. — Это нечто совершенно недопустимое. Я надеюсь, что вы будете возражать.

— Да, я тоже нахожу его несвоевременным и не достигающим цели, но возражать мне не совсем удобно. Все-таки он подписан моим шефом — Столыпиным. Начните возражать, а я вас поддержу.

Однако и с этим проектом произошло поначалу то же, что произошло с проектом о свободе вероисповеданий. Статьи проекта, одна за другой, проходят как по маслу. Никто не возражает, в том числе и Шванебах, невзирая на мои обращенные к нему знаки: «Что же, мол, вы!»

Опять пришлось мне выступить первым, но постарался я говорить мягко и пока что коснуться не всего проекта вообще, а какого-то отдельного, обсуждавшегося в ту минуту, правила его.

В защиту проекта выступил Коковцов, обсуждавший многие проекты с точки зрения того влияния, которое произведет их принятие на биржу.

Начал он с заявления, что евреев не любит и признает тот разнообразный вред, который они приносят, «но, — продолжал он, — я убедился, что всякие меры относительно евреев совершенно бесполезны. Евреи настолько ловки, что никакими законами им путь не преградишь. Совершенно бесполезно запирать им куда-либо двери — они тотчас находят те отмычки, при помощи которых двери эти можно отворить. В результате получается бесполезное раздражение еврейства, с одной стороны, и создание, с другой, почвы для всевозможных зло — употреблений и вмешательства со стороны администрации и полиции. Законы, стесняющие евреев, дали не что иное, как