До мыса Веры было около недели пути, но, несмотря на нежданные задержки, мы не очень сильно отстали от первоначального графика. Парни мои помирились ещё до захода в Гейзу, да и с каждого я взяла слово, что такого больше не повторится, так как я сама принимала решение об этом путешествии и никто не виноват, что моё лицо «украсилось» шрамом. Однако Дайк всё-таки очень переживал и каждый день на камбузе варил какие-то зелья из своих травяных запасов да штудировал толстый старый «лечебник» в поисках наилучшего средства для заживления. К сожалению, ни Тиль, ни Макс тоже не знали каких-либо чудодейственных способов избавиться от подобных рубцов, и я опять стала для моего лекаря подопытным кроликом.

Как-то ближе к вечеру, когда мы сидели на палубе и Дайк усиленно мазал мою щёку чем-то гуталиноподобным, Макс отправился на охоту, а команда занималась своими делами, раздался голос Кула с мачты:

– Смотрите! Смотрите!

Мы покрутили головами и уставились в том направлении, куда указывал дозорный. Было ещё светло, солнца только начинали клониться к закату, но на севере из-за горизонта пробивались какие-то тонкие, яркие, сиренево-красные лучи, то вспыхивая сверкающими искорками, то угасая. Сначала я подумала, что это зарница, однако Ают внёс необходимые уточнения:

– Это свет в доме Хранителя, про который говорил Берк. Мыс Веры уже близко…

– Ты его видел когда-нибудь? – спросил Дайк.

– Нет, первый раз… Когда Кари на шхуне, многое случается впервые, – и Ают грустно улыбнулся.

– Тогда почему ты уверен, что это то самое свечение?

– Потому что всё выглядит именно так, как отец рассказывал, когда я был совсем мальчишкой.

– Он видел его?

– Нет. Видел мой прадед или прапрадед, не помню точно, но описание совпадает.

Мы ещё долго любовались на странное явление удивительной красоты. Чем ниже светила клонились к горизонту, тем сильнее краснели загадочные лучи и тем ярче различались искры, проскакивающие между ними как тонкие фиолетовые молнии. Это лучистое свечение очень походило на тот нежно-сиреневый свет, который излучал Макс, когда давал выход своим чувствам ко мне. Я продолжала заворожённо следить за игрой света и цвета на горизонте, пока окончательно не стемнело, и этот цветной свет не смешался с искрящимся, усыпанным миллиардами звёзд светом ночного неба над Окатаном.

Макс вернулся под утро уставший и очень довольный. Он не только хорошо поохотился на турманов, но и обнаружил огромное поле жемчужных моллюсков на отмели между двумя островами в часе плаванья от нашей стоянки. И вместо заказанных мной любимых водорослей приволок целый мешок жемчуга. По местным меркам оценить стоимость такого количества идеального крупного белого, жёлтого и розового жемчуга было невозможно.

– А давай с командой поделимся, – предложила я, когда мы вдоволь налюбовались на морские сокровища.

– Ну-у-у, – протянул мой ангалинчик, – жемчуг мож-ж-жно хорош-ш-шо продать…

– Ты вообще понимаешь, сколько здесь? – я укоризненно уставилась на друга. – Ты же за ночь всех местных моллюсков ограбил!

– Не вс-с-сех! Я брал только с-с-самые крупные и круглые. Знаеш-ш-шь, там их с-с-сколько было! Всё дно ус-с-стлано! Никак не мог ос-с-становиться…

– Не жадничай, Макс, – Дайк подхватил мою идею. – Всем будет очень приятно получить от тебя такие подарки на прощанье, ведь мы уже почти на месте.

– Я не ж-ж-жадный, я – хозяйс-с-ственный! – возбуждённо прошипел Макс. А я хрипло расхохоталась. Знакомая фраза, произнесённая за неизвестно сколько тысяч или миллионов световых лет от родного дома, порадовала до глубины души.

Полдня Макс скрупулёзно перебирал и делил жемчуг, закрывшись от всех в каюте. На недоумённые вопросы, чем он там занимается, мы с Дайком только загадочно улыбались. А вечером мы причалили. «Чёрная медуза» бросила якорь в лесистой бухте за мысом Веры неподалёку от старого каменного дома с удобным маленьким пирсом. Дом был пуст и открыт, хотя ещё сохранил следы недавнего проживания. Ают сказал, что он вроде как общий. В этих местах деревень нет, а ближайшее поселение находится юго-западнее этье в тридцати, если не больше.

Мы выгрузили поклажу, запасы продуктов, кибитку и вывели лошадей, которые от счастья, что ступили на твёрдую землю, с громким ржанием принялись валяться в высокой траве. При участии всей команды работа была сделана очень быстро, и я даже опомниться не успела, как поняла, что плаванье окончено и с рассветом «Медуза» отправится в обратный путь.

Несколько часов мы писали письма. Я – Балмаару, Гаю, Крианну и Гуну, Дайк – деду, но в Латрас, чтобы фаэдр Балмаар передал его Хиллу, как только он объявится в городе, где сообщал о встрече в Тагри с матерью и сестрой. Макс тоже написал письмо своим соплеменникам, оставшимся в Латрасе, взяв с капитана обещание передать лично в хвост любому из них.

Одаривание экипажа прошло при гробовом молчании, и мы никак не ожидали такой реакции. При свете фонарей и факелов мужики стояли хмурые, сжимая в ладонях узелки с жемчужинами. Макс не поскупился. Каждый узелок тянул на их пятилетний заработок, однако я заметила, как Данко хлюпнул носом, когда Макс всучил ему подарок. Вручив капитану его долю, Макс уселся на хвост и обвёл всех строгим взглядом:

– Я что-то не понял… Кто-то умер?!

Мужчины молчали, опустив головы:

– Или вы реш-ш-шили, что это плата? Не нравитс-с-ся – отдавайте назад…

– Нет, – Данко быстро спрятал руку за спину. – Нравится…

– Но мы ж-ж-же друз-з-зья, верно?!

Этот простой вопрос вызвал бурю эмоций, их будто прорвало. Нас обнимали, целовали, особенно затискали Макса, который лучился ярким светом, убеждая всех, что такого удивительного плаванья у него никогда не было. Аютан пожал Дайку руку, Максу – хвост, а потом крепко обнял каждого. Мне же достался смелый, глубокий, долгий поцелуй на глазах у всех, и я ответила на него.

А рано утром шхуны у причала уже не было. Только далеко-далеко показалось, как за горизонтом, окрашенные встающими светилами, исчезают алые паруса…

Часть 4. Храм

Глава 1

По еле заметной тропе кибитка двигалась медленно, а первые дни сухопутного путешествия превратились в мучение. Поначалу всех нас, включая лошадей, постоянно качало. Мы будто ощущали морскую болтанку, к которой настолько привыкли за время плаванья, что почти не замечали, а наши тела никак не хотели понять, что мы уже находимся на твёрдой земле. Короче говоря, у всех перестраивался вестибулярный аппарат. К тому же Тучка и Рыжий никак не хотели идти в упряжке. Норовистая кобыла кусала жеребца, тот уклонялся, сбиваясь с шага, из-за чего крытая повозка несколько раз чуть