В обмен они получат шанс реформировать рейх. Им будет разрешено под протекторатом союзников создать собственную государственную структуру, и что особенно интересно для Круппа и его главного адвоката – США проследят, чтобы Рур сохранил свой тевтонский характер, промышленность Германии восстановилась, а план создания аграрного государства в Западной Германии, таким образом, будет забыт. Слова Бирнса были встречены овацией.

В свое время Фриц Тиссен порвал с Гитлером, написав ему, что такая политика будет означать «конец Германии», но Тиссен не учел удивительной близорукости политики России в отношении его страны. Любопытно – хоть кто-нибудь в Кремле побеспокоил себя изучением географии рейха? Все ошибки Советов, начиная с Потсдама, основывались на уверенности, что они действуют с позиции силы. А это не так. Красная армия захватила Берлин, и это стало их козырным тузом. Но почти все остальные-то карты были у Запада. По сути, Восточная Германия – это одна большая ферма, Западная же и больше, и населеннее, и богаче природными ресурсами. Там Рур – источник индустриальной мощи рейха.

В итоге Вашингтон – не вполне заслуженно, поскольку Госдепартамент также не умел проводить в Германии толковую политику, – одерживал победу за победой. Сталин старался оттеснить Францию от участия в послевоенном дележе и толкнул ее тем самым к военному альянсу с Америкой. Потом он решил, что незачем отличать британских лейбористов от консерваторов, добавив третью державу к блоку, который скоро превратился в НАТО. В момент капитуляции немцев русские заявили свои претензии: контроль над Дарданеллами, небольшая часть турецкой территории, фиксированная доля в добыче ближневосточной нефти, контроль над югославским Триестом, своя роль в оккупации Японии и физическое присутствие в Руре. Эти притязания не были удовлетворены. По словам Теодора Уайта, все, что реально получил Сталин, – это «треть немецкого флота, 100 миллионов долларов репараций из Италии, три голоса и право «вето» в ООН».

Таков был исторический фон трибунала. Все эти события не могли не повлиять на процесс Круппа. Теперь действительно, независимо от приговора, судьбу Круппа должны были определять не юристы, а государственные деятели. Время медленно, но верно работало на Альфрида. Когда генерал Тэйлор произносил обвинительную речь, в Лондоне произошла встреча В. Молотова и Дж. Маршалла, знаменовавшая распад союза четырех держав-победительниц. Затем, 1 апреля 1948 года, пришла весть о новой безрассудной авантюре Москвы – Красная армия блокировала Берлин.

На другой день в суде выступил Фридрих Флик, он был свидетелем защиты по делу коллеги-промышленника. Это закончилось провалом – во время перекрестного допроса он не привел ни одного примера, когда бы немецкий предприниматель был отправлен в концлагерь за срыв производственного задания. Теперь уже трудно было защитить Круппа от обвинений в использовании рабского труда. Обвинители торжествовали, но адвокат, смотревший вперед, сохранял спокойствие. Начался первый серьезный кризис в отношениях Востока и Запада, чему способствовали задержка генералом Клеем поставок по репарациям в СССР, валютная реформа и первые шаги по созданию независимого Германского государства с центром в Бонне. Дней через десять генерал Клей обратился к русскому главнокомандующему с вопросом по поводу Берлина: «Сколько времени будет продолжаться ваш план?» Маршал Соколовский ответил: «Пока вы не оставите своих планов создания западногерманского правительства». Американцы не оставили своих планов. Это нарастающее противостояние косвенным образом влияло и на работу трибунала, куда начали приходить сообщения о несчастных случаях. В те дни, когда судьи решили пригласить в Эссен советских представителей для участия в деле Круппа, как раз и началась блокада Западного Берлина, на что США ответили созданием мощного воздушного моста, используя транспортные самолеты. А дальше еще хуже – английский самолет над Берлином сбит советским снайпером. Клей вышел из Союзного совета, и США закрыли для русских зональную границу. Была объявлена частичная мобилизация. Положение обвинителей в Нюрнберге стало напряженным. Американская военная администрация желала, чтобы процесс поскорее был завершен. Поступали сведения о прибытии новых военных частей из Америки и о сооружении новых военных аэродромов. СССР формально вывел своих представителей из берлинской комендатуры, довершив раскол городской администрации. Пентагон был готов к открытой демонстрации силы в самом Берлине. Французский лидер Бидо выразил опасения, что теперь любой инцидент может спровоцировать войну. В это же время советские ВВС начали ночные полеты над Западным Берлином.

В такой обстановке Нюрнбергский трибунал выносил приговоры по делу Круппа и корпорации «Фарбен». Судьи спешили поскорее покинуть Европу. Приговоры выглядели внешне убедительно, но осужденным оставили возможность подавать апелляции.

* * *

Понять ход процесса Круппа можно лишь помня о темных тучах, сгущавшихся над Берлином. Во время заседаний постоянно происходили разного рода инциденты, такие, как вмешательство архиепископа Фрингса, самоубийство шефа эссенского гестапо Петера Нолеса, множество петиций о помиловании, которые поступали судьям, а также попытки защиты заставить служащих Круппа изменить показания.

Приятельское общение в «Гранд-отеле» быстро пошло на убыль. Процесс принял нервозный, конфликтный характер. Прокуроры оказывали давление на свидетелей и демонстрировали неприязнь по отношению к самим членам суда. Однажды прокурор долго добивался и добился-таки от свидетеля подтверждения, что Мюлузский завод был переведен с французского берега Рейна на немецкий не вследствие приказа, а просто в интересах Круппа. Один из адвокатов выразил протест и закричал, что допрос свидетеля напоминает допросы в нацистских «народных судах». Подобное сравнение с нацистским «судом», где даже запрещено было давать показания в пользу обвиняемого, оскорбило членов суда, и председательствующий Дейли ответил холодно: «У нас не было подобного опыта, доктор, поэтому нам неизвестно, какого рода допросы там проводились».

Но еще более грубым нападкам подвергся последний свидетель Тэйлора, Отто Заур. Он был приближенным фюрера, слишком много знал, и защита была бессильна. Заур подтвердил под присягой, что Крупп обратился прямо к фюреру, чтобы получить право на использование евреев из Аушвица в строительстве «Бертаверк». Эти показания шли вразрез с объяснениями защиты – почему на заводах Круппа трудились иностранные рабочие. Адвокатам оставалось лишь применить испытанный ход «сам дурак», то есть скомпрометировать свидетеля. Кранцбюлер заявил, что Заур, «подобно китайскому мандарину, пользовался всеми благами при диктатуре, но притворяется, что был только мальчиком на побегушках». Другой немецкий адвокат обозвал толстощекого Заура «грязной свиньей», а третий заявил, что «выставлять свидетелем этого человека – все равно… что привлекать Геббельса в качестве свидетеля в пользу нацистской «демократии».

Это было совсем не то же самое, но адвокатов волновало только одно: представить дело так, будто немецкие магнаты лишь следовали правилу «с волками жить – по-волчьи выть» и вынуждены были выполнять приказы.

Была у них и другая цель – затянуть процесс, особенно ввиду мрачных новостей из Берлина. Им не раз делали замечания за нарушения регламента и процедурных правил, но они продолжали тянуть время разными способами. Например, они измучили всех нескончаемыми статистическими данными по концерну Круппа.