Но для младших представителей обвинения, которые успели ознакомиться с деятельностью Альфрида, было уже ясно, что он отнюдь не случайный человек в этом деле. У Международного военного трибунала в данном его составе было слишком мало времени для рассмотрения подобных дел, и потому постановили, что он должен быть привлечен к суду «сразу после окончания работы суда в его настоящем составе».

* * *

Таким образом, индустриальный символ «тевтонской мощи» получил передышку. Она длилась гораздо дольше, чем кто-нибудь мог тогда предположить. Прошло около двух лет, прежде чем Альфрид предстал перед судом и, уже как главный обвиняемый, занял на скамье подсудимых место, где прежде сидел Геринг. Привлечь его к суду «сразу после» самоубийства Геринга и казни Риббентропа, Кейтеля, Йодля, Кальтенбруннера, Розенберга, Франка, Фрика, Штрейхера, Заукеля и Зейсс-Инкварта оказалось невозможным из-за того, что в Германии и в остальном мире произошли большие перемены.

В поверженном рейхе нарастали хаос и смятение. Каждый день работы Международного трибунала приносил новые и новые обвинения. Усталым клеркам приходилось переводить и регистрировать около 100 тысяч новых документов. Комиссия по военным преступлениям располагала списком в 36 800 подозреваемых, а русские, которые в те дни со всеми ссорились, бойкотировали работу комиссии. Некоторые свидетели, важные для дела Круппа, где-то скрывались. Тысячи бывших нацистов эмигрировали в Египет или в Аргентину, предоставившие «политическое убежище» бывшим эсэсовцам. В то же время многие бывшие рабы Круппа отправились домой или затерялись в лагерях для перемещенных лиц. Прокуроры союзников публиковали объявления в газетах, предлагая бывшим узникам лагерей Круппа выступить с показаниями, но многие из этих людей хотели покинуть Германию – поскорее и навсегда. А поскольку не было законных оснований их задерживать, то суд лишился многих важных свидетельских показаний.

Главной же причиной проволочек стал фактический развал трибунала. Запад и Восток никак не могли найти общего языка. Очень скоро обычную судейскую хитрость типа «а сам-то ты чем лучше?» или «а судьи кто?» начали использовать нацисты, обрабатывая свидетелей. В результате, конечно, нашлось, в чем обвинить и британцев, и американцев, и французов. А русским вообще припомнили Катынь, где были убиты 11 тысяч польских солдат. Кроме того, русские считали, что каждого обвиняемого надо отправлять на виселицу. И когда, например, Дёница и Шпеера просто приговорили к тюремному заключению, а Фрицше вовсе отпустили, Москва отозвала своих судей и заявила, что теперь будет судить собственным судом.

И все же зимой 1946/47 года накопление доказательств продолжалось, несмотря на трения между союзниками, равнодушие уставших от процесса иностранных журналистов, а также растущее желание администрации Трумэна использовать немцев для «холодной войны».

В то же время брат Альфрида продолжал организацию защиты Круппов. Отто Кранцбюлер, защищавший Дёница, успел продемонстрировать, что он самый эрудированный и искусный адвокат в Нюрнберге. Он стал защитником Альфрида. Желая подобрать себе большой штат помощников, Кранцбюлер обратился к суду с просьбой разморозить некоторые из авуаров Круппа в Швеции, Бельгии, Испании, Франции и США. Он заявил, что ему нужно было около 100 тысяч фунтов (в то время около 400 тысяч долларов). Это была лишь часть зарубежных капиталов Альфрида. Средства, находившиеся в распоряжении защиты, стали одной из причин трудностей, которые встали перед обвинением, потому что на каждого американского обвинителя приходилось по три немецких адвоката. В глазах земляков Круппа его престиж сильно выиграл из-за того, что Кранцбюлеру помогали 24 юриста со степенью доктора права. Они собрали свыше 1300 показаний (против 380 американских) и выставили по два свидетеля защиты против каждого свидетеля обвинения.

Таким образом, утверждения, будто Альфрид во Дворце правосудия остался без защиты, являются абсурдными. После приговора немцы раздраженно говорили, чего же еще можно было ждать, если все судьи – американцы, судебная процедура – американская и даже флаг в зале суда также американский. Конечно, американский флаг в данном случае не был необходим, а у немцев флага тогда вообще не было, если не считать нацистского знамени. Впрочем, в данном случае вовсе не требовались государственные символы. В то же время в суде постоянно использовались документы на немецком языке. Кроме того, большинство основных свидетелей были соотечественниками Круппа, а немцы рассматривали дачу обвинительных показаний как сотрудничество с врагом.

К тому же национальность судей не имела такого уж большого значения, как могло показаться. Андерсон, председатель суда, был консерватором, и во время одного из заседаний он высказал одному из адвокатов Круппа свое мнение, что процессы против Круппов и корпорации «Фарбен» «носят явно антикапиталистический характер». Хотя Андерсон был согласен со своими двумя коллегами, что Крупп является военным преступником и должен быть наказан, этот судья представил особое мнение, возразив против конфискации имущества фирмы, – для него это было нарушением священного права собственности.

Альфрид консультировался с юристами фирмы с августа 1946 года, однако с Кранцбюлером он встретился лишь летом следующего года. Прошел еще год, пока судебная машина подготовила все необходимые обвинения. И клиент, и адвокат понимали, что процесс неизбежен, причем он будет иметь политический характер. По словам адвоката, «хотя всякие параллели между фашизмом и немецкой промышленностью смешны, их будут проводить». Не видел он и возможности избежать клейма военного преступника, поскольку «для победителя проигравший всегда является агрессором». Альфрид выслушивал адвоката, размышлял, задавал технические вопросы, предлагал свои варианты тактики и заранее вырабатывал стратегию защиты. В перерывах между встречами с юристами Крупп был мрачен, не обращал внимания на собственную внешность и мог ходить небритым целую неделю. Вместе с ним ожидали процесса 10 его помощников, членов совета директоров. Незадолго до суда к ним неожиданно присоединили нового обвиняемого – бывшего финансового директора Лезера. Этот человек, который чудом выжил в подвале на Принц-Альбрехт-штрассе при Гиммлере, теперь был арестован американцами. Ему самому это казалось безумием. Так же это выглядит и теперь. Единственным объяснением этой истории может быть лишь сумбурность, присущая тому времени вообще.

Бертольд навещал последнюю тюрьму, которую американцы назвали мусорным ящиком – «Эшкен», раза четыре. Эти поездки стоили ему гораздо большего, чем считал тогда его брат, потому что его хлопотам и странствиям еще не наступил конец. Несмотря на работу Кранцбюлера и его штата, оставались еще дела, которые должен был делать кто-то из членов семьи Крупп. Ветераны фирмы могли поверить только этому человеку; только ему бывшие служащие администрации фирмы могли показать определенные бумаги, а родственники тех, кто тогда скрывался, вообще были безгласными, если не слышали магического имени Круппа. Кроме всего этого, Бертольду нужно было утешать Берту, интернированную в Австрию. Ей запретили навещать арестованного сына. Кранцбюлер пересылал ей письменные вопросы, но Берта ничего не могла сказать; она ничего не знала. Она спрашивала Бертольда с недоумением: «За что они нападают на отца? И что такое говорят о крови? Почему эти иностранцы так настроены против Круппов?» Бертольд для себя объяснил это так: «С американской верхушкой в Германии все нормально, а огонь разжигают немецкие евреи, ставшие натурализованными американцами. Их юристы руководствуются ненавистью. Они сделали процесс политическим». Бертольд был человеком выдающегося ума, но в данном случае ему недостает понимания дела. Обвинил Круппа судья Джексон, главным обвинителем на процессе был Тэйлор, Рэгланд исполнял обязанности секретаря, а вел процесс Тэйер. Если в суде и было нарушение этнического равновесия, то в пользу белых, англосаксов, протестантов, а присутствие на судейских местах еще и Андерсона, Дейли, Вилкинса усиливало это. Однако Эссен так и остался в уверенности, что Альфрид стал жертвой ненависти мстительных евреев.