Он встал с дивана:

– Виктория не пустила меня в твой кабинет, пришлось ожидать здесь. Обидно.

– У нее нет ключа, – сказала Надежда, хотя сама дала это указание. Марк был любознательным малым, и она не хотела, чтобы он знал подробности ее личной жизни.

Они прошли в ее кабинет, и она попросила:

– Сними очки.

– Злорадствуешь? – Марк снял очки. – Ну, смотри.

Надежда покачала головой:

– Бедный…

– А поцеловать? – предложил Фридманович.

– Как-нибудь обойдешься.

– На этой неделе я буду дважды представлять своих подзащитных в суде.

– Хорош адвокат со следами побоев, – посочувствовала она.

– Твой Астраханский просто животное.

– Во всем виновата я.

– Зачем позвала?

Надежда достала из стола договор и протянула Фридмановичу:

– Посмотри, что можно сделать.

– Подрядная организация? – Марк пробежал глазами текст: – «ИП Целуйко Ф. А.».

– Филипп Целуйко – дизайнер, который ведет работы в новой мужской гостиной.

– Прежде я не видел этого договора.

– Ты был в отъезде, и я подписала его без тебя.

– Тебя что-то не устраивает?

– Превышен срок работ и выросла смета.

Фридманович открыл портфель и положил туда договор.

– Будет время – изучу. Сейчас должен уйти, меня ждут в суде.

– Что нового в деле Шимаханского?

– Сегодня я подал жалобу на действия следователя и направил ходатайство о проведении расширенной экспертизы содержимого желудка и крови Шимаханского с учетом прописанных ему препаратов. Это несколько притормозит ход следствия и отсрочит предъявление обвинения, если таковое созреет.

– Спасибо…

– Это мой долг.

Прервав их разговор, в кабинет заглянула Виктория:

– Надежда Алексеевна, приехала Ермакова.

– Несите вещи в примерочную, – приказала Надежда.

Фридманович посмотрел на часы:

– Ну, мне пора.

Ермакова стояла перед зеркалом в парчовом платье. Ее подружки крутились рядом, одергивая подол и поправляя ей волосы.

– Здравствуйте, Аделина! – сказала Надежда.

– Ну вот, смотрю на это позорище, – Ермакова отогнала от себя подруг и встала к зеркалу боком. – Живот откуда-то взялся… Нет, реально – оно же меня полнит! Я в нем как брюхатый тюлень!

– Полнит… Полнит… Ох, как полнит! – заговорили разом подружки.

Аделина сняла платье и недовольно вздохнула:

– Как говорится, за неимением лучшего.

Надежда подала гипюровую накидку. Ермакова надела ее, потрепала рукой подол и сделала два оборота.

– А говорили – нет больше ткани! У вас, если покопаться, все можно найти. – Она скинула накидку и распорядилась: – Заверните.

Надежда облегченно вздохнула:

– Виктория все упакует и рассчитает доплату.

– Не уходите! – остановила ее Аделина.

У Надежды вытянулось лицо в преддверии катастрофы.

– Слушаю.

– Там у вас тканюшка есть одна, хочу из нее пиджак.

– Тканюшка? – Надежда поняла, что конец ее мучений не близок. – А давайте пойдем и посмотрим.

У стенда с тканями Ермакова указала на шелковый пан-бархат «деворе» ярко-сапфирового цвета. Надежде пришлось объяснить, что из такого пиджак не пошить.

– Но я хочу, – уперлась Ермакова.

– Понимаете, Аделина, в пиджаке обязательно используют дублирующие материалы. На бархате «деворе» есть шифоновые «оконца», через которые будет просвечивать дублерин. И потом, такая ткань не держит пиджачную форму. Давайте сошьем из нее мягкий жакет?

– Мягкий – это как?

– Пластичный, красивый, струящийся, – Надежда встряхнула ткань, она вздрогнула, заколыхалась и заиграла переливами света.

– Струящийся? – Аделина оглянулась на подружек, те закивали. – Ну что же, хорошо, давайте струящийся.

Надежда в два счета набросала эскиз, и Ермакова его одобрила. Когда за ней закрылась дверь ателье, с лица Надежды сдуло улыбку. Она закатила глаза и прошептала:

– Когда же все это кончится…

Надежда сама отнесла в закройную ткань для жакета Ермаковой, но застала там только Тищенко. Валентин Михайлович и Фаина были в швейном цехе.

Анастас Зенонович спросил:

– Можем поговорить?

– Конечно, – ответила Надежда.

Тищенко оставил работу и подошел ближе:

– Думаю, вам все же следует вразумить Соколова.

– Опять поругались?

– Повторяю вам в сотый раз: у меня нет к нему никаких претензий. Но он словно караулит меня. То крой не туда положил, то базовые лекала на другой крючок перевесил. Все. Хватит. Надоело.

Надежда закивала головой.

– Понимаю вас. Я поговорю с Соколовым. – Она вышла из закройной и, заглянув в швейный цех, сказала Соколову:

– Валентин Михайлович, у вас на столе – новый заказ Ермаковой.

– Неужели… – безрадостно отреагировал он.

– Выберете время и, пожалуйста, загляните ненадолго ко мне, – попросила Надежда.

Соколов вскинул голову:

– Сейчас?

– Когда вам будет удобно.

Соколов выждал и постучался к Надежде минут через десять.

– Войдите, – проговорила она.

Валентин Михайлович вошел в кабинет и сразу спросил:

– Вам жаловался Тищенко?

– Нет, что вы!

– Не унижайте меня ложью, Надежда Алексеевна.

– Ну, хорошо… – призналась она. – Анастас Зенонович сказал, что у вас случаются ссоры. Это правда?

– Случаются, – кивнул Соколов.

– Поймите, я хочу только одного – чтобы личные отношения не мешали работе.

– У нас с Тищенко нет и не может быть личных отношений.

– Потерпите еще немного его соседство. Я что-нибудь придумаю.

– Во всем виноват я, – сказал Соколов и посмотрел на Надежду так, как умел смотреть только он – виновато, но с чувством достоинства. – Прошу меня извинить.

– Раз уж мы затронули эту тему, позвольте спросить: давно вы знаете Тищенко?

– В ателье на Кутузовском Анастас Зенонович пришел двадцать два года назад.

– У нас вы работаете около десяти лет… – Надежда подсчитала. – Значит, с Тищенко вы проработали около двенадцати? Что можете сказать про него?