Спустившись с лестницы, Робин раскурила сигарету и протянула ее мне. Мы стояли под арками и курили в ожидании остальных, чьи шаги глухо доносились с верхних лестничных пролетов. Когда они наконец спустились, я последовала за всей троицей по длинной подъездной дорожке в сторону (как я считала) автобусной остановки. Там я остановилась, всматриваясь в выцветшее расписание. Робин оглянулась и удивленно вздернула брови.

– Ты что, не идешь? – спросила она, поглядывая на стоявших рядом Алекс и Грейс.

– Куда? – спросила я, замирая от счастья. «Только не дергайся», – скомандовала я себе, словно сама понимала, что это значит.

– В церковь, – сказала она, всем своим видом показывая, что это и без слов ясно.

Мы шли пустыми полями, мимо старого моста, перепрыгивая через рельсы и попадающиеся время от времени барсучьи норы. Углубились в рощу, заросли ежевики царапали лодыжки и открытые части рук, наверху копошились какие-то лесные существа, под ногами шуршала палая листва. Шагавшая впереди Робин насвистывала какую-то песенку, которую я вроде знала, но не могла вспомнить названия, Алекс и Грейс перешептывались, крепко держась за руки.

На опушке мы остановились. Поросшая травой насыпь вела вниз, к рельсам – железная дорога, уходившая от города в Лондон и дальше – в большой мир. Наверху гудели провода, за рельсами – ограда, увитая выцветшими искусственными цветами в память о ком-то, чье имя давно стерло время, и дальше – старая церковь, силуэт которой вырисовывался при свете луны. Робин пнула пучок травы, села лицом к рельсам, подняла голову и указала мне на место рядом с собой.

– Мы слишком рано, – сказала она, и я послушно опустилась на землю.

Она вытащила из сумки бутылку вина, и я узнала марку: крепкое дешевое вино, пустые бутылки из-под которого теснились у меня дома на кухне, оставляя под собой красные кружки́, которые ни мама, ни я даже не думали стирать. Робин отвинтила железную крышку, сделала большой глоток и передала за моей спиной бутылку Грейс, та тоже сделала глоток и передала ее дальше. Отхлебнув, Алекс повернулась ко мне.

– Выпей.

– Пей, не помешает, – добавила Робин.

Я взяла бутылку: стекло мокрое от пролившейся жидкости, запах терпкий, отдающий медью. Я набралась храбрости, глубоко вдохнула, сделала глоток, поморщилась, затем – еще один, чувствуя, как по всему телу разливается тепло.

Робин улыбнулась и забрала у меня бутылку. Я почувствовала, что щеки разгораются и меня словно обволакивают коконом, чьи-то теплые руки ложатся на плечи. Стало понятно, почему маме так нравилось это вино.

– Ну?.. Ты как, с нами?

– С нами – где? – Я посмотрела на нее.

– В клубе, дура, – бросила она, вдавливая костяшки пальцев мне в руку. – А то я уж подумала, старушка Аннабел до смерти запугала тебя. Хотя смотри, и в самом деле убьет, если почует слабину.

– Ничего не запугала, – возразила я, краснея от самого этого подозрения. «Я не слабачка», – подумала я, так, будто стоит выговорить эти слова, и впрямь станешь героиней. – Я с вами.

По правде говоря, мне трудно было определить свое состояние. Сомневаюсь, что я поверила всему услышанному, пусть даже рассказ Аннабел звучал настолько убедительно, что усомниться в его правдивости было невозможно. «Но так или иначе, думала я, что плохого? Быть с ними в любом случае лучше, чем оставаться одной». И все же стоило произнести про себя эти слова, как меня сразу же охватило неясное чувство: теперь, задним числом, его можно назвать интуицией, хотя в тот момент это больше походило на страх.

– Обещаешь? – Робин округлила брови.

– Ну-у…

– Говори, – усмехнулась она.

– Обещаю.

За спиной у меня щелкнула зажигалка, и в воздухе разлился сладковатый аромат конопли. Робин протянула руку назад, взяла у Алекс самокрутку и снова повернулась ко мне.

– Тебе еще предстоит многому научиться.

– Например? – рассмеялась я.

– Всему свое время. – Она покачала головой и глубоко затянулась. Город оранжево мерцал вдали, огни гасли один за другим. Грейс рассеянно перебирала волосы, выискивая в полутьме посекшиеся кончики. Алекс потянулась за вином, но порыв ветра опрокинул бутылку на землю.

– Становится холодно, – заметила она, не обращаясь ни к кому в отдельности.

На востоке послышалось какое-то громыхание.

– Похоже, пора, – сказала Робин и, перевернувшись, встала на колени.

Я посмотрела на небо, ожидая, что вот-вот вспыхнет молния, но небо было ясным. Шум нарастал, превращаясь в непрерывный гул. Робин схватила меня за руку и рывком подняла на ноги.

– Готова?

– Что?

– Приготовься. – Осененная белым светом, который шел откуда-то сзади и становился по мере усиления грохота все ярче и все четче, – это был шум приближающегося поезда, – она посмотрела на меня. Я повернулась к Алекс и Грейс – они застыли позади, бесстрастно вглядываясь в свет прожектора. Сердце начало колотиться, в висках застучало, начало ломить в затылке, ладони покрылись потом, ногти Робин впились мне в кожу. На мгновение мелькнула мысль, отчетливая, как в ночном кошмаре: они собираются толкнуть меня под поезд?

– Не можем же мы… – залепетала я, но мои слова потонули в оглушительном грохоте колес. Перед глазами замелькали картины пережитого. Возникли жуткие образы: пустые глазницы, ободранные ногти, меня толкают вперед, мы бежим, ветер дует нам в спину, влечет на противоположную сторону насыпи. Я обернулась и увидела сквозь стекла мертвые лица, на которых застыла, как маска, моя собственная кривая усмешка, мои собственные широко раскрытые глаза.

– Вот видишь? – Робин перевела дыхание и засмеялась. – Жива ведь?

Я молча кивнула – говорить не могла, ком все еще стоял в горле. Она протянула мне тлеющий косяк, и я глубоко затянулась, чувствуя, как сердце колотится о ребра; ощущение приятное, по крайней мере пока ты достаточно молод для того, чтобы представить, каково тебе будет на выдохе.

– Твою мать! – закашлялась я.

– Вот-вот, – засмеялась Алекс.

Наступила тишина, но уже какая-то другая, преображенная, насыщенная чувством физического присутствия. Я последовала за троицей через пролом в заборе, стараясь не задеть изодранную памятную ленту, прикрепленную к столбику. «УШЛА СЛИШКОМ РАНО», – гласила она. Буквы расплылись и полустерлись. Мы шли между рядами надгробий, отбрасывающих чернильно-темные тени.

– Почти пришли. – Грейс посмотрела на меня слепыми в темноте глазами.

Мы остановились в самом конце кладбища, кажется, в наибольшем удалении от церкви. Ряд приземистых, покрывшихся мхом надгробий, заросших сорняками так, что почти не видно надписей на камнях. Робин сделала глоток вина и немного плеснула на землю.

– Тост! – объявила она, и девушки засмеялись призрачным смехом. Робин повернулась ко мне. – Вернемся к истории, которую рассказала Аннабел. Что скажешь о финале?