– Да, кто-то или что-то явно стоит на твоем пути. Словно петля обвила твою ногу и не дает двинуться дальше. Как прекрасный, но загнанный в ловушку зверь, ты ходишь по кругу, удаляясь от ловушки ровно на столько, на сколько позволяет веревка – и вперед не пускает она, и назад пути уже нет.

– Что же будет?

– Что будет?.. Или веревка порвется, или ты устанешь ждать освобождения и погибнешь… Или…

– Что?

– Или провидение потребует от тебя великой жертвы. Вырви свою ногу – и будешь свободен.

– Как же я это сделаю?

– Отрежь ее, перегрызи зубами – и вот она: воля.

Словно огромный могучий корабль, сооруженный Соломоном и его слугами, двигалось государство Израиль навстречу расцвету и благоденствию. Сам царь, выполняя необходимые обязательства перед двором и страной, время от времени испытывал муки пресыщения и усталость. Он искал успокоения в спасительных беседах с придворным мудрецом Офиром, в чтении древних книг и в занятиях магией. Часто он развлекал себя яркими, почти театральными зрелищами. Под влиянием моавитянки по имени Руфь, в последнее время сумевшей пленить ум и сердце царя, он весьма опрометчиво устраивал представления, воскрешающие память о языческих богах.

– Расскажи мне о богах, Руфь, как ты их видишь, что ты знаешь о них? Почему они так занимают твое воображение?

– О, эти боги деятельные и кровожадные. Они воинственны и сильны. Эл – верховный бог, творец неба и земли. Ашера – его доблестная жена, великая владычица и праматерь богов. Нежная и выносливая Астарта – богиня любви и плодородия, трудолюбивый и переменчивый Баал, ведающий дождями и росой, и все умирающий и каждый раз воскрешающий Таммуз – боги земледелия, высокая статная Анатбетэль – богиня-воительница, охотница. Моим богам чуждо терпеливое упорство. Мечом и огнем добудут они то, что другие добывают долгим томительным трудом. В кровопролитных игрищах проводят они время, не занятое прямыми обязанностями.

Таммуз любит, когда, собрав урожай и готовясь к зиме, женщины совершают обряд оплакивания по нему. Сыновья и мужья собирают дрова и зажигают ритуальный огонь. Женщины замешивают тесто и готовят пироги Ашере – прародительнице всех младших богов. Люди пляшут и поют, делают возлияния во славу почитаемых богов.

Руфь замолчала и задумалась.

– О чем задумалась ты, сильная моавитянка?

– О царь, замечательная мысль пришла мне в голову! Ты так красив и прекрасен! Позволь мне сделать тебе маленький подарок! Я покажу тебе один из важных ритуалов Моава! Ты не пожалеешь, Соломон! Огромное удовольствие получишь ты, и жизненные соки с новой силой заиграют в тебе!

Соломон помедлил. Руфь, сидящая у его ног, замерла, не смея пошевельнуться и ожидая ответа. Уже несколько недель она упрашивала царя позволить ей раскрыть сущность моавитянских богов. Как и прежде, так и сейчас, ее дерзкая просьба могла быть истолкована по-разному. Как царь поступит: разгневается и прикажет удалить от себя наглую любовницу или примет ее дар?

– Будь по-твоему, упрямая Руфь! – проговорил наконец Соломон. – Все необходимое ты можешь получить у моего казначея. Да только знай меру, гордая моавитянка, не возбуждай гнева моего! – предупредил царь, впился изнеженными длинными пальцами в пахнущие миррой волосы женщины и больно притянул ее голову так, чтобы глаза в глаза смотреть на нее. На какое-то время они застыли вот так: два сверкающих взора сошлись в поединке. Могучий повелитель и азартная, высокомерная женщина, одновременно любящая Соломона за его искусные ласки, с почитанием относящаяся к его высокому титулу – и одновременно глубоко презирающая его за принадлежность к враждебному еврейскому племени.

Несколько недель шли приготовления к представлению, которое обещала Соломону Руфь, моавская царевна. И вот день и час настали.

Когда солнце уже устало освещать роскошные виноградники и пшеничные и ячменные поля израильтян, когда в реках и озерах уже засверкали вечерние огни, Руфь явилась к Соломону и позвала его за собой. На ней было длинное белоснежное одеяние, с которым ярко контрастировало пурпурное покрывало, накинутое поверх. Многочисленные татуировки, выполненные хной, украшали ее тело. Узоры – листья и цветы, изображения ящериц и птиц – змеились по ступням ее ног и узким кистям рукам: остальное тело было плотно задрапировано, оставляя глазам любоваться только изящным гибким силуэтом женщины. Сладчайший и одновременно отдающий горечью аромат следовал за моавитянкой. Сейчас и без того черные глаза ее, густо обведенные темной краской, казались еще черней – словно две бездны, на дне которых горели два горячих костра. Эти костры были отражением других огней – в изобилии зажженных на Храмовой горе, где должно было совершаться основное действо.

Здесь были установлены истуканы, изображающие языческих богов, среди них заметно возвышались и первенствовали Эл и Ашера.

Эл был изображен высоким и массивным. Одна рука его была грозно поднята к небу, а другая держала голову тельца: в знак того, что сила и могущество всецело подвластны этому богу. Его глазницы были выполнены с помощью прозрачного стекла, делающего каменный взгляд сверкающим, живым. Преувеличенно большой фаллос выделялся в силуэте Эла, представшем перед Соломоном на фоне синеющего звездного неба.

Ашера, будущая супруга Эла, была изображена обнаженной. Остроконечные пышные груди ее символизировали вечное вожделение, связывающее мужчину и женщину. Руки ее были раскинуты вперед, словно она зазывала пришедших сюда разделить с ней плотские удовольствия. Глаза ее, широко раскрытые и глубокие, горели синим светом, рот ее был густо раскрашен багровым. Сладострастие и наслаждение, буйство крови и желания, жажду телесных утех и мрачную радость отражал ее облик.

Сотни, тысячи ковров покрывали почти всю земную поверхность вокруг статуй.

Сначала у подножия высоких статуй Эла и Ашеры женщины месили в огромных серебряных сосудах тесто. Затем другие женщины присоединялись к ним, и они, уже вместе, придавали продолговатую форму тесту, чтобы потом уложить пироги на длинные решетчатые пластины, установленные у костров, зажженных заранее. Это была пища, приготовленная для богов поклонницами языческого культа.

Потом вдруг стали доноситься ритмичные звуки какой-то чужой, но очень подходящей в данный момент музыки. Это многочисленная процессия мужчин в масках диких зверей вносила небольшое золотое блюдо. На нем лежало освежеванное животное – козленок, догадался царь, он уже слышал, что в честь свадьбы богов в древности было принято зажаривать в молоке матери молодое животное. Обойдя несколько раз вокруг идолов, языческие жрецы водрузили блюдо на огромные полати, сооруженные над кострами.

Пока это происходило, подоспели и были извлечены из огня пироги. Их переложили в серебряные блюда и также водрузили на высокий стол – рядом с козленком. Пища богов была готова.

Потом те же жрецы зажгли факелы и направились в несколько отдаленные от происходящего места по краям площадки, на которой все происходило. Оказывается, здесь были установлены многочисленные золотые чаши величиной, соответствующей колориту и размаху церемонии, то есть – огромные. И каждый, кто находился здесь, стал подходить к сосуду и – кто из специальной емкости, помещенной сбоку чаши, или запросто – помогая себе рукой, – стали пить. Лишь один сосуд – золотой, инкрустированный слоновой костью и драгоценными камнями – оставался не тронут. Руфь взяла за руку государя, подвела его к чаше, наполнила два тяжелых кубка, на которых были изображены мифические существа – полубоги-полуживотные-полулюди, – и дала знак выпить. Соломон послушал ее и стал медленно втягивать напиток в себя. Это было необычное вино – сладковатое, липкое, с горьким привкусом. По телу его начала разливаться истома, он не мог оторвать взгляда от царевны, пристально глядящей на него с широкой улыбкой накрашенных губ. Она словно зачаровала его и не отпускала теперь ни на миг от себя. А ему необыкновенно нравилось сейчас быть покорным и податливым – и одновременно чувствовать себя физически сильным и здоровым.