Минуло около пяти минут, как Август сообщил о твердом намерении покинуть «Фелисетт», а следом и освободить должность заместителя Холда. Вроде бы, на первый взгляд, решение имело строго личный характер и все основания быть принятым благосклонно: отец хочет больше времени проводить с быстро взрослеющей дочерью, ставя родительство выше карьеры. Да вот только Холд воспринимал услышанное совсем не так, как должен был. Более того, он хотел бы относиться к этому иначе, но не мог. Помимо разваливающегося плана оставить после себя сильного лидера для «Фелисетта», причем не чужого человека, а родного, он неожиданно для себя ощутил чувство предательства. А последний раз такое было, когда его родной сын умолчал о рождении внука, о чем Холд узнал вообще от третьих лиц, причем случайно, спустя чуть ли не целый год. Нил и Лилит решили не говорить даже про беременность.

И вот вновь Холда словно предают – пусть ситуации и разные, но воспринимаются им почти вровень. Будто бы он и вовсе чужой для всех и каждого, а идущая по пятам смерть многократно усиливает давно сдерживаемые далекие ему человеческие чувства. Что же это получается – он умрет один? Здесь? А вся затея, все, ради чего он организовал поспешный сбор самых близких людей, – что, впустую? Нет! Нельзя такое допустить! Он достаточно настрадался за жизнь, принес немалые жертвы! Похоже, все идет к тому, что его участь – бороться до конца, умирая с мыслями о том, что его ненавидят, не уважают, не ценят! Хах, даже забавно: а разве не к этому он адаптировался уже давным‑давно? Вот именно, старый дурак, вот именно, ругается он про себя, мельком взглянув на наручные часы, а конкретно – на установленное время будильника, по истечении которого случится… нет, к чертям все лишние раздумья!

– Ты все верно решил, – с трудом высказал Холд. понимая некую зависть к Августу, – лучше раньше, чем позже. Нора еще маленькая, наверстаешь с лихвой.

Холд не хотел и в глазах Августа быть… быть тем, кем был в глазах Нила.

– Наверное, если б я в свое время одумался, то с сыном был бы в лучших отношениях.

Да, все верно, окутанное тоской сердце спровоцировало признание, может, даже настоящее раскаяние, позволь он себе чуть больше.

Внезапно их тряхануло, и все восемь шипованных колес полноприводного бронированного вездехода познакомились с ледяной коркой. На полсотни километров – лишь сплошной лед, ровный, с небольшой снежной и очень подвижной крошкой на поверхности.

– Место падения должно быть уже скоро. Видимо, за тем возвышением, – очень нейтрально заключил Август, сверяясь с картой.

Холд не среагировал: его мысли все же были заняты вопросом, что делать дальше. Стоит ли раскрывать истинную причину посещения «Фелисетта»? Вполне возможно, тогда Август передумает… Правда, есть иной исход: если все подозрения, приведшие их сюда, действительно подтвердятся, то… а он уже и не знает что. Странное смятение ломает все укоренившиеся давным‑давно ориентиры, вводя настоящую смуту в систему ценностей старика, почему‑то неспособного выкинуть из головы так близко подобравшуюся смерть. Вот не зря он не ходил по врачам, все это нужно было оставить на самотек, чтобы если и разбираться с последствиями, то уж в самый последний момент. Что довольно забавно, отмечает про себя Холд: за свою жизнь он много раз твердо и уверенно смотрел смерти в лицо, почти горделиво готовый принять участь, если уж таковая уготована. А тут, на старости лет, что‑то в голове вдруг сломалось.

– Ты так и не рассказывал, – начал Холд, будто бы случайно, убегая от излишних размышлений, решив чуть ударить с плеча: – Не могу не спросить вновь, так сказать, прямо, как умею: а где мама Норы?

Август не ожидал такого вопроса, а говорить на эту тему давалось трудно даже с дочерью, не говоря уже о других людях.

– Я, если что, помочь могу, найти ее или же…

– Она давно не с нами. – Сказал кратко Август, но решил добить противную для него тему: – Ушла где‑то лет восемь назад, Норе тогда было четыре года.

– Что знает Нора?

– Я не лгу ей. Она знает правду. А правда такова, что ее мать очень любила выпить. Правда… не любила ни мужа, ни дочь… да никого вообще в этой жизни.

– Как же тогда у вас…

– Любовь! – Нил произнес это очень легко, даже чуть отдавшись старому чувству. – Слепая, безмозглая любовь. Я знал ее хорошую сторону. Правда, длилось это недолго. Оказалось, она очень безответственный и совершенно не взрослый человек. Без нее жизнь намного спокойнее. Нора все хочет потом отыскать ее, но… скажем‑с так, ей безопаснее без нее.

– Старческий совет, – решил Холд зайти с более простого, но не менее правильного угла. – Раз уж нового шанса может не предвидеться – найди ей маму, кого‑то, кто будет заботиться… женской, материнской любовью. Такое не заменить мужику, поверь, я знаю. Пусть не родную, но ребенок должен расти в полноценной семье.

– Похоже, у нас с вами есть общее – оба отцы‑одиночки.

– В смысле? А, нет, Нил рос с матерью. Я думал, ты знаешь.

– А я не знал. Просто вы не особо рассказывали про свою семью. Хотя мы оба в этом схожи.

– Нет. Точнее… его мама, моя жена, умерла, когда ему было двадцать лет. А там… наши дороги разошлись еще раньше. Я был не самым лучшим отцом, скажу я тебе. Да и мужем‑то не лучшим. Но я всегда любил его, как и его маму.

– Как она умерла? – Августу было неприятно задавать этот вопрос, но он как‑то сам вырвался.

– Слушай, – Холд проигнорировал вопрос Августа, – так, а если самому найти ее, познакомить с Норой? Проконтролировать процесс? Лучше так, чем малая сама в это все влезет, как ты думаешь?

– Честно? Я не знаю.

– Давай так, останься пока. У меня хватает контактов, быстро найдем ее биологическую маму, все сделаем по уму. Нора девочка очень умная не по годам растет, но все же многого еще не знает, а такие вещи на самотек нельзя пускать.

– Да рано пока еще, я хочу подождать, пока подрастет.

– Боишься, негативно повлияет на дочь?

– А вы бы не боялись?

– Ты давай тут стрелки не гоняй, – громче и серьезнее начал Холд, приятно наслаждаясь, наверное, первой для них дружеской беседой, что позволило откинуть мысли о смерти, – сейчас не обо мне разговор. Как и не о Норе, а конкретно о тебе.

– Звучит все это так, будто вы ищете способ удержать меня от увольнения. – Август и сам более раскрепостился, окончательно видя уже не начальника, а старого товарища.

– Может быть, и так, – с вызовом сказал Холд, – а может, просто хочу помочь тебе, не чужие же люди все‑таки. Да и пока время есть.

– Что значит «пока»?

Холд посмотрел удивленно на Августа, тот ответил любопытством такой реакции.

– Ладно, раз уж мы тут по душам говорим, за что я, кстати, очень благодарен, то стоит рассказать, все равно узнается. – Холд выдохнул: – Я умираю.