Полетаев подтвердил, что да, потерь было немного.

— Но теперь, — продолжал «румын», — из-за его охоты на казаков мы потеряли троих убитых вашими залпами из минометов, потому наш командир («румын» сказал «кондукаторэ») имеет предложение для вас: мы дадим вам информацию, где будет охотиться на вас снайпер в следующий раз, но вы, казаки, не будете больше пробираться к нашим окопам ночью и переставлять наши мины. Идет? Согласны?

Полетаев размышлял очень недолго. Можно сказать, совсем не размышлял. Он пообещал прекратить казачьи фокусы по ночам.

— Всё, не будут больше хлопцы копать ваши мины, слово даю, а вы давайте нам этого ё… снайпера, мать его ё…

Они договорились, отойдя в абрикосовые деревья, о деталях плана, касающегося снайпера, и «румын» покинул нас, сопровождаемый двумя казаками, которые провели его к своим.

Полетаев надеялся захватить снайпера живьем, но случилось по-другому. Бородатый тип в гражданской одежде погиб от казацких пуль. Мертвый, он смотрелся как турист, неопасным. Такой себе, тяжело сложенный, как люди его возраста, одетый в клетчатую рубашку и темные брюки. Он даже не смотрелся как охотник, скорее как грибник, собиратель грибов из города. Я видел его. Грибник, да, исключая, конечно, что в руках у него была красивейшая чемпионская снайперская винтовка. Ее взял себе Полетаев.

Казаки были разочарованы, что снайпер не оказался «белой колготкой». Они смотрелись явно несчастливыми. Может быть, они мечтали изнасиловать их врага, балтийскую девушку-снайпера? Кто знает, казаки — они таинственное племя.

А начальник полиции погиб так…

Впрочем, вначале следует объяснить, как я попал туда, в это защищавшееся тогда зубами и когтями самопровозглашенное государство, его уже десяток лет как не существует, в Книнскую Краiну. Я прилетел из Москвы в Париж, это было самое начало 1993 года; я прилетел в сквернейшем состоянии духа, ибо потерпел полнейшее фиаско, крах, капут, все сразу — моя первая политическая партия «Национал-радикальная» развалилась через полтора месяца. Учрежденная 22 ноября 1992 года вместе с беженцами из ЛДПР, к январю 1993-го партия была мертва. Я был в бешенстве. Права на название партии вместе с регистрацией остались в руках моих соратников, они уже стали моими врагами. «Склочники и дебилы!» — ругался я.

Была гнусная зима. Гнусной она была в Москве — ледяная и противная, гнусной она оказалась и в Париже — противная и дождливая. Моей подруги я не нашел в первые несколько дней, а когда нашел, то был не рад этому — Наташа пьянствовала и, по-видимому, прелюбодействовала. Я изругал ее, и она исчезла. Однажды я сидел в своей мансарде, пил вино все в том же отвратительном настроении и увидел по ящику, как могучие и веселые сербы снаряд за снарядом кладут, уничтожая понтонный мост, возведенный хорватской армией через Новиградское ждрило, так, кажется, назывался этот глубокий и узкий, как фьорд, залив Адриатики. Некто подполковник Узелац в берете, бравый такой невысокий молодец, пояснял тележурналисту, что они, артиллеристы республики Книнская Краiна, намеренно дождались, чтобы «хрваты» выстроили свой мост, и вот сейчас его раздолбали. Я понял, что мне немедленно нужно именно туда. К сербским Ахиллам и Патроклам. Что гнусная реальность Москвы («Склочники и дебилы!») и гнусная реальность Парижа (алкоголичка и нимфоманка Наташа) меня не устраивают. Скорее туда, на каменные, бешено красивые плато вблизи Адриатики, к Ахиллам и Патроклам в камуфляже. Маршрут был мне знаком. Я бросил в сумку самое необходимое, снял со счета все деньги и уже к вечеру летел в брюхе аэробуса компании «Malev» в Будапешт.

В Будапеште я сел в автобус и поехал в Белград. В Белграде, поскольку уже три года воевали сербы на своих дальних землях, видимо из-за войны, было весело. Всю ночь гудели в ресторанах военные отпускники, по-особенному страстно выглядели доступные женщины, время от времени ночами слышна была стрельба. Я созвонился с друзьями, которых у меня накопилось большое количество, поселился в великолепном австро-венгерском отеле «Мажестик» и стал нащупывать связи, чтобы поехать в Сербскую Республику Книнская Краiна. Связи вывели меня уже на следующий день на нужных людей, и к полудню я сидел уже в тесном помещении представительства Республики Книнская Краiна на центральной улице князя Михайло. Оказалось, что глобальных проблем у меня не возникло, мне дадут нужные «дозволы» (пропуска) без проблем, поскольку я давно зарекомендовал себя как друг сербов. Но вот ждать транспорта в республику Книнская Краiна, возможно, придется долго: «хрваты» начали наступление в нескольких местах, мусульмане начали наступление в Боснии южнее Баньей Луки. Путь далекий и лежит через всю Боснию и Герцеговину, в сущности, предстоит пересечь Балканы из конца в конец.

И я стал ждать. Я даже нашел себе подружку — дочь югославского коммунистического вельможи, здоровенную юную девку, она у меня запечатлена в рассказе «Девочка-зверь», но мне нужно было ехать, я же не за любовью явился в Белград, мне нужно было к Ахиллам и Патроклам. Выручил меня командир Аркан, частично отель «Мажестик» принадлежал ему. Его солдаты-«тигры», отгуляв отпуск в Белграде, вот-вот должны были отправиться на автобусе в Книн. В одну из следующих ночей ко мне громко отстучался парашютист в красном берете («подобранец» по-сербски), и, сойдя в морозную улицу, я уселся в ничем не приметный автобус, полный сонных крестьян. Мы заехали еще по нескольким адресам, подобрали еще десяток сонных крестьян с мешками и баулами и на рассвете пересекли границу Сербии. Тут крестьяне проснулись и стали извлекать из мешков и баулов автоматы, карабины и даже один «томпсон». Дело в том, что мы уже находились вне территории мамки-Сербии, и все могло случиться.

Я опускаю здесь путешествие через Балканы, оно одно было интереснее, чем все тома прустовского блокбастера «В поисках утраченного времени», но моя тема — смерть начальника полиции города Бышковац, ныне это хрватская земля. А была землей сербов. Поколение за поколением сербы селились на этих каменных плато, отвоевывали их у камней, возили землю снизу, с равнин, выращивали тонких поэтичных овец с длинным руном. Как это часто бывает в самопровозглашенных республиках, пока мы ехали, в республике Книнская Краiна произошел государственный переворот. Министром внутренних дел стал мент Милан Мартич, ненавидевший Аркана, потому мы, въехав наконец через мощную расселину в горах на территорию республики, увидели расклеенные афиши с портретами свергнутых министров и командира Аркана. Под портретами стояла жирная надпись WANTED. «Тигры» сняли с себя надетую было ими черную униформу подразделения «тигров», а я сжег мандат, выданный мне бывшим министром полиции. В Книне, городке, со всех сторон обложенном горами, я счел нужным распроститься с «тиграми» и отправился в Дом правительства в одиночку. У меня был с собой пистолет фабрики «Червона Звезда», подарок с прошлой моей войны в Боснии.

Я явился в этот Дом правительства, не совсем соображая, что подвергаю себя опасности. Я встал в очередь к министру внутренних дел, тому самому Мартичу, и стал ждать. Вообще-то я хотел вначале пойти к президенту Республики, им был некий дантист, вот сейчас уже не помню, по фамилии не то Джурич, не то Джукич, вспомнил — Бабич! Но президента на месте не оказалось, и я стал ждать Мартича. Все, кто также ждал Мартича, были военными, они с удивлением глазели на меня, одетого в матросский бушлат немецкого моряка Ганса Дитриха Ратмана и синие джинсы. Дело в том, что в Книнскую Краiну было необычайно трудно попасть, я же говорю, нужно было проехать через Балканы. Еще Книнская Краiна имела нехорошую славу самой отдаленной и гибельной республики сербской. Белградские власти зачастую сами не знали, что тут происходит. Журналисты пропадали там пачками. У меня был французский паспорт, немецкий бушлат и кольцо не на той руке.