К Шешелю я отправился после встречи с беженцами. Впоследствии, и всегда, и поныне, я предпочитал общение с солдатами, с теми, кто активно делает войну, а не с ее жертвами. Среди солдат я встречал немало молодых героев, любящих воевать. Но только жертвы войны — беженцы исчерпывающе свидетельствовали о правоте сербских солдат. Я сознаю, что у хорватов были свои беженцы, и они доказывали правоту хорватских солдат, а у мусульманских солдат их беженцы доказывали их правоту. Однако я оказался с сербами, вот я и принял их сторону. Я пошел к Шешелю. Стремясь понять национализм. Однако на две третьих меня уже убедили беженцы. Такое количество страданий не может быть неубедительно.

Шешель принял меня в обшарпанном офисе где-то в центре города. Штаб партии оказался на высоком первом этаже и состоял из полдюжины запущенных комнат. Помню, что некоторые комнаты были неудобно проходными, что повсюду было очень накурено, стояли полные окурков пепельницы и горели тусклые лампочки. Я и Радмила некоторое время ждали «воеводу», как его называли его сотрудники, в первом же по дороге от двери помещении. Нам предложили и подали кофе. Стулья были частично сломаны, столы были обожжены окурками. По всем комнатам ходили люди далеко не офисного типа, «четники» с бородами и в папахах, средних лет дядьки в конфедератках. Такие типажи можно было увидеть и в Москве. Однако «воевода» появился в помещении в окружении совсем иного типа людей: молодых, одетых в костюмы и в камуфляж, но без излишеств, без бород и папах. Надо сказать, что самые истовые, правильные, махровые, что называется, националисты, в число их входили четники, относились к Шешелю как максимум открыто враждебно, как минимум — с подозрением. Дело в том, что Шешель имел в своей крови изрядную долю албанской крови. Я слышал, как его презрительно называли «шипардом», т. е. «овечником», как называют албанцев. Сама фамилия Шешель, как утверждали ультранационалисты, не сербская, но албанская. Шешелю приходилось быть правовернее самых ультраправославцев.

Шешель вошел. Я встал. Мы поздоровались и пожали руки. У него была крепкая большая рука, блондинистые негустые волосы, крупный нос, энергичный громкий голос и ободряющая собеседника улыбка. Чем-то он был похож, ну, на Чубайса. (Впрочем, сравнение я выбрал неустойчивое и эфемерное, будут ли знать уже через десять лет, кто такой был Чубайс? Но другого не подвернулось.) Как у некоторых арабов, у Шешеля были неширокие плечи и потому выделялись бедра. Он заговорил.

— Господин Шешель извиняется, что заставил вас ждать. Его рабочий день наконец-то окончен, он приглашает вас в сербский ресторан, где мы можем свободно поговорить, — перевела Радмила.

Я согласился. Хотя и рассчитывал побеседовать в офисе. Мы погрузились в два автомобиля и отъехали.

Ресторан был предупрежден, потому нас уже встречали у самого тротуара. Жизнь в тогдашней столице Сербии была неспокойной, хотя политические убийства стали происходить несколько позже, но все равно это была столица нации, ведущей войну за свои территории. Кстати, находящиеся совсем рядом. Некоторые из них, как Вуковар, менее чем в ста пятидесяти километрах. В лидера националистической радикальной партии запросто могли бросить гранату. Поэтому с полдюжины встречавших и еще столько же приехавших с Шешелем охранников не казались излишней предосторожностью. Не задерживаясь на улице, мы быстро прошли внутрь и поднялись на второй этаж. Нас провели в обширный зал, где был накрыт стол. Длинный стол, персон, наверное, так на двадцать. Мы же уселись за этот стол втроем, по центру его длинных сторон: я и Радмила на одной стороне стола, «воевода» — на другой.

Содержание беседы почти полностью поглотило время. Но именно там, напротив Шешеля, у меня впервые зародилась мысль о создании партии. (Что я, собственно, и осуществил через год, создав вместе с частью жириновцев Национал-радикальную партию и проведя ее учредительный съезд в бильярдной на даче Алексея Митрофанова.) Мы пили ракию, она же сливовица, нам играли на цыганских скрипках и пели сербские народные песни, похожие на турецкие песни, музыканты. А я глядел на Шешеля и думал: вот передо мной сидит человек, как в легендарные и уже древние двадцатые годы XX века, создавший политическую партию. Его народ воюет, у партии есть боевые отряды на фронтах, у него фракция в Парламенте. Не я ли с детского возраста мечтал о судьбе путчиста, революционера, человека, участвующего в государственных переворотах? Мое время не давало мне до сих пор возможности осуществить мои детские неординарные мечты. Но вот теперь, благодаря неразумности мелкого человека Михаила Горбачева, случайно попавшего в главы великой империи, сдвинулись тектонические пласты, проснулись спящие вулканы страстей народов, населяющих территории СССР и Югославии. Теперь хорошее время для таких людей, как я. Передо мной сидел человек, осуществивший мои мечты.

Радмила, смеясь, задала вопрос от себя, не от меня.

— Что там произошло, «воевода», в Скупщине? Говорят, вы пришли на заседание с пистолетом? И когда получили слово, вышли на трибуну, вы потрясали этим пистолетом. Так ли это?

«Воевода» расхохотался и сообщил, что, конечно, он ни в кого не собирался стрелять, а взял пистолет намеренно, дабы использовать это убедительное доказательство, привлечь внимание к закону о разрешении ношения оружия гражданам.

— Уже на следующий день эти трусы привезли в Скупщину металлоискатели и установили их.

— А закон прошел после этого?

— Пока нет. Но мы будем бороться. Криминальный мир вооружен, границы страны плохо контролируются. В столице взрывают, стреляют, гибнут граждане, а закон не позволяет гражданам осуществить свою оборону самим.

Он спросил меня о внешней политике России на Балканах. Я сказал, что внешней политики у России нет вообще. Что недалекие люди овладели властью в России, что в России разрушается сама государственность.

— Вы должны бороться за власть в России, — убежденно сказал воевода-гигант. — Когда Россия сильна, на Балканах стоит мир.

— Я ходил в отель «Славия». Беженцы просили Россию пригрозить Западу атомной бомбой.

— Неглупая идея, — улыбнулся Шешель. — Даже если только напомнить о ее существовании. Это бы отрезвило Германию, Австрию и Венгрию. Вы знаете, что они начали вооружать и обучать хорватов в своих лагерях тотчас после объединения Германии? И знаете, где в Венгрии обучают хорватских солдат стрелять в сербов? В бывших казармах советских войск.

Было около полуночи, когда мы выходили. В лучших традициях Австро-Венгерской империи нас провожали с рыдающими скрипками. Я пожал Шешелю большую ладонь, и он повторил: «Вы должны бороться за власть в России». Меня повезли в отель «Теплиц», где я жил, на партийной машине. Ночной город не спал совсем. Рестораны были открыты, была слышна музыка, из кафе и ресторанов выходили в обнимку солдаты и девушки. Был легкий мороз, слышна была время от времени разрозненная стрельба.

— Война всегда оборачивается жаждой наслаждений, — сказал водитель. — Любовь интересует всех, если рядом появляется смерть.

— Согласен, — сказал я. — Вы член партии?