Я не рассказывала ни о Никто, ни о том, как доверялась тем, кому не следовало. Мне не хотелось, чтобы меня жалели.

Глаза Сидда и Френа одинаково сверкали, когда я говорила о чем-то интересном или опасном, и они то и дело просили подробностей.

Однажды, когда их не было рядом, я осмелилась спросить у Мафальды, не хочет ли она выйти за Френа замуж. За него или еще кого-то из ухажеров, постоянно крутившихся рядом с ней в трактире. В ответ Мафальда расхохоталась и хохотала так долго, что мне стало неловко.

– Ну что за ерунда, – сказала она, отсмеявшись. – Ты же видела их в деле. Этих смельчаков… Так о чем разговор? Чтобы я отдала кому-то из них трактир, себя и своих детей в придачу? Да никогда в жизни, гнев их раздери. Для женщины нет ничего важнее ее детей и ее дела – кто считает иначе, хлебнет в жизни горя, попомни мои слова, Лекки.

Она не смогла привыкнуть к «Лекре» («Это и не имя вовсе!») и переименовала меня по-своему.

Спустя неделю после того, как я очнулась, вернулась из города Руна. Сесть в седло я пока все равно не могла, поэтому лошадь продолжила работать на Маффи – развозить заказы вместо Черныша, которому давно пора было уйти на покой.

Когда моя нога стала заживать, Маффи заявила, что мне нужно заняться делом, чтобы быстрее поправиться, и я стала помогать ей в таверне. Мыла тарелки, мешала суп в огромном котле, резала овощи для летнего салата, отжимала домашний сыр.

Днем мне не было места в таверне. Жители городка приходили сюда поесть и обменяться сплетнями.

– Сама понимаешь, слухи начнутся: у нее еду готовит пустышка… Оно, конечно, многие продолжат ходить – больше некуда… Но лишние проблемы нам ни к чему.

«Лишние проблемы». Маффи ничего не говорила о тех проблемах, что уже приобрела, приютив меня, но я прекрасно понимала, что они есть. Кольцо молчаливого – пока – неодобрения наверняка сжималось вокруг Мафальды. Сколько оставалось времени – месяц? Две недели? Неделя?.. До того, как маленький дом с таверной превратится в крепость в осадном положении?

В каком-то смысле Мафальда была воительницей всю свою жизнь. Родившей пятерых – и похоронившей двоих – детей, железной рукой державшей трактир, не вышедшей замуж, несмотря на обычаи, осуждение женщин и осаждавших ее ухажеров. Она рассказывала, что в юности была красавицей. По мне, она ею и оставалась – несмотря на седые пряди в рыжих волосах.

– Его звали Виккор, – рассказывала она мне, бесконечно мучая гибкое белое тесто на сосновой доске. – Он приехал из соседнего города, совсем рядом с границей. Приметил меня – только, думаю, мое хозяйство ему понравилось даже больше. Он был поставщиком рыбы, а мне как раз нужен был подходящий. Хороводили с ним вокруг да около – и настырный был, гнев его побери! Я ему говорю: привезешь хвостовника с меня ростом – подумаю. Привез! Когда мы его выпотрошили, все окрестные коты еще две недели жили в нашем дворе – одурели от рыбного запаха и потрохов и лежали, как будто их самих там потрошили. Ну, он опять ко мне. Я говорю – молодая тогда была – перепляшешь, подумаю. Вся улица собралась глядеть. Как он плясал! Искры у него из-под ног летели. На что я была плясунья, я его не переплясала.

– Неужели он совсем не понравился?

– О, еще как понравился, Лекки, можешь мне поверить. Хорош собой, молод, силен – да и дела у нас сочетались… Он рыбу поставляет, я готовлю… Все, что я ни просила, делал – и отговорок не осталось… За нашей войной уже весь город следил – нельзя было не сдержать слова. Наконец сговорились: заключаем контракт на поставки на несколько сезонов вперед, а потом играем свадьбу. Вит – это наш служитель в храме – ох и рад был. Я ему как кость поперек горла – с тех самых пор, как Прют родилась, а мужики продолжали из-за меня драться. Все пытался сочетать меня законным браком, хоть бы с жабой. В назначенный день у храма все собрались… Жених принес огромный букет крестовника – и где только нарвал?.. Ты неправильно управляешься с тестом. Шире движения, шире… Вот так. Теперь сносно.

– И что было потом?

– Я пришла с Прют, ну и говорю: раз жених меня с дочкой берет, пусть покажет, что сможет стать ей отцом. Сунула ему девицу в руки – она тогда еще в пеленки делала. Она ну реветь! Он ее – успокаивать. И так, и эдак… Козу делал, улюлюкал… Ну и дурацкий у него был вид, у бедолаги. – Мафальда показала, какой именно у него был вид, и я не удержалась – хихикнула.

– И что, так и не успокоил?

– Нет, конечно. Я сунула ей в пеленку острого перца – где ей было успокоиться? – Мафальда хохотала так, что не засмеяться вместе с ней было невозможно. – Пришлось ему убираться ни с чем. А мне что – договор на рыбу уже был подписан.

– Но он же понравился? – спросила я. – Тогда почему?..

– Именно поэтому! – Она наставительно подняла палец в муке. – Понравится кто-то – дашь ему себя поймать. А кто бы тебя ни поймал… ты все одно в ловушке.

Я промолчала, но про себя подумала: хорошо, когда кто-то мечтает тебя поймать.

Да, Мафальда могла превратить трактир в крепость – и эта крепость, видит Отпустивший, устояла бы даже перед самым сильным войском. Рано или поздно это должно было случиться – и она готовила оружие, расставляла по бойницам ведра с горячей смолой и своих стрелков: Френа, Сидда, еще нескольких горожан, которых со временем посвятила в тайну Крисса.

Крепость устоит – потому что Мафальда, которая привыкла добиваться своего, собиралась защищать сына, кем бы он ни стал, несмотря на то что она сама еще не могла знать этого точно. Мне бы очень хотелось быть одним из ее бойцов, встать с ней плечом к плечу за частоколом из презрительных взглядов, острых слов и непоколебимой твердости… Но я прекрасно понимала, что буду открытым флангом. Никого я не могла защитить – потому что сама нуждалась в защите.

Спустя почти два месяца после событий на горе Мафальда сказала – мы с ней как раз нарезали для утренних пирогов целую гору душистых зеленых яблок:

– Ты можешь остаться, Лекки. Если хочешь… оставайся здесь. Работа для тебя найдется. А эти… привыкнут. И к тебе привыкнут, и к Криссу, никуда не денутся.

Комок подкатил к горлу – так сильно мне хотелось остаться.

– Спасибо, Мафальда. Вы… так добры ко мне. Я этого не забуду. Но у вас и так проблем хватает… Я знаю. К тому же мне нужно двигаться дальше. Не могу я остановиться.

Она ни на мгновение не перестала резать – деловито, как дятел, стучал нож, кроша яблоки в ароматную начинку для пирога.

– Ты правда думаешь, что найдешь того, кто это с тобой сделал? Лекки… Надмагия и все, что с ней связано, преследуется законом. Люди, которые могли совершить такое… хорошо прячутся.

– Женщина в красном…

– Никому особенно не мешала. – Горечь в ее голосе не вязалась со спокойным выражением лица. – Мы близко к границе… Патрули и блюстители из центра до нас не доезжают. А местным куда проще было делать вид, что это просто очередная травница, которая делает запрещенные операции. Справедливости ради… – Маффи на миг остановилась, сунула палец в доходящее рядом в кадушке тесто. – Никто и вправду не знал, что именно она делает. Догадывались, что дело нечисто, но связываться никому не хотелось.