– Сейчас. – Пальцы были скользкими от пота. – Сейчас. – Синее стеклышко, которое я забрала с собой, как живое, рвалось из пальцев, когда я подносила его к глазам.

Ничего. Только слабое розоватое мерцание среди деревьев. Следы призраков?

– Когда-то здесь была битва, – объяснила я Руне. – Погибли люди… Много людей. Здесь, у границы, было много сражений… Война, понимаешь?..

Но Руна не желала ничего понимать – плясала под седлом и прядала ушами, как будто отгоняла невидимых мух.

– Извини, – прошептала я, и мой собственный голос показался слишком громким. – Но по главному тракту будет еще хуже… Наверное.

Лошадь недоверчиво всхрапнула, но двинулась вперед. Чтобы отвлечься, я продолжала говорить с ней:

– Не бойся. Никакой засады здесь нет и быть не может… Тут, кроме нас, никто и не ездит. Если разбойники и сидели тут в засаде, они давно умерли от голода или скуки.

Кажется, Руну успокоили звуки моего голоса, потому что она пошла пободрее. А вот мне было неспокойно. Воздух был каким-то разреженным, как перед грозой, вот только, судя по небу, дождем и не пахло.

Несколько часов мы двигались вперед без происшествий, и постепенно я немного расслабилась, хотя тревога осталась где-то под кожей, как память о недавней боли.

Я старалась не поддаваться тревоге – вместо этого вспоминала Мафальду, Крисса, Сидда, гадала, какой окажется Прют – примет ли меня? Мне не хотелось навязываться незнакомке, поэтому отчасти я даже надеялась, что она сразу выставит меня вон.

Начинало темнеть, и стоило подумать о ночлеге.

Руна продолжала неохотно идти вперед, но как раз тогда, когда я размышляла о незнакомой студентке, вдруг заартачилась.

– Тише, тише…

Фигуры возникли одновременно перед нами и позади нас, еще несколько двигались сбоку, и все новые и новые появлялись из леса.

Дрожащими пальцами я нащупала револьвер. Приземистый мужчина со шрамом поперек лица отделился от остальных. Выглядел он так, что, если бы в театре искали актера на роль главаря бандитской шайки, его бы взяли тут же, без прослушивания. Одет он был в камзол армии артийцев, запачканный подозрительными бурыми пятнами. Его люди приблизились, вышли из тени леса, и стало видно, что и они тоже одеты в артийские камзолы. Но на артийцев они совсем не были похожи – светлая кожа, русые или светлые волосы, как у большинства местных деревенских.

– Ну-ка, что тут у тебя, парнишка? Никак, оружие?.. Давай-ка, не глупи, без резких движений… – Он откашлялся, как будто вспомнив о чем-то, и заговорил новым голосом, замогильным, зловещим: – Ни один треклятый бирентиец не ступит на эту обагренную артийской кровью землю…

Его спутники, окружившие нас с Руной, оказались главарю под стать. Перепачканные мукой или белой пылью и чем-то бурым – видимо, это должно было выглядеть как кровь, в военном рванье… Мне не нужно было синее стекло, чтобы понять сразу: призраками здесь и не пахнет. Это были люди, притворявшиеся призраками, – что куда опаснее. И все же я быстро посмотрела в стеклышко, зажатое в потной ладони, – окружившие меня действительно были людьми.

Где-то за ними, впрочем, маячил-таки один артиец, отрешенный, полупрозрачный, – единственный настоящий призрак, видимо, прибившийся к знакомым камзолам. Сомневаюсь, что лжеартийцы знали о его присутствии.

– Давай, парень, поживее. – Главарь сделал еще шаг к Руне. – Не заставляй нас повторять… Брось револьвер.

Их было больше – если начать стрелять, добром для меня дело точно не кончится. Но бросать револьвер я не стала – вместо этого медленно вложила его обратно в кобуру, демонстративно громко щелкнула кнопкой.

– Я просто мимо проезжал. – Я постаралась, чтобы голос звучал ниже. – И не хочу неприятностей…

Слишком поздно сообразила, что лучше было притвориться напуганной, поверившей в их ложь.

– Сдается мне, – сказал главарь, – парень нас не боится… Сними-ка капюшон, малец. Что стесняешься, как девица?

Они засмеялись.

Ладони вспотели сильнее обычного – синее стеклышко выскользнуло из пальцев, с глухим стуком упало на землю, в мягкие объятия палых листьев.

– Ну, хватит уже. – Главарь мертвой хваткой вцепился в уздечку Руны. Не вырваться. – Последний раз повторяю: снимай…

Зловещий, нечеловеческий вой со стороны леса заставил его осечься. Его люди зароптали и отступили к лесу – на пару шагов, как тараканы, завидев луч света в щелке приоткрытой двери.

– Что это, ребята? А?..

Больше голос главаря не звучал замогильно. Вой повторился – высокий, переливистый, не похожий ни на волчий, ни на человеческий. И кроме воя появились зеленые огни. Зародившись в глубине леса, в самом сердце переплетения темных ветвей, они приближались – неумолимо, ровно.

– Берд, я такого раньше не слышал, – теперь говорил кто-то из-за плеча главаря, так и оставшийся для меня невидимым, неразличимым в толпе одинаковых рваных камзолов. – Что это такое? Гнев…

Вой снова повторился – гораздо громче, страшнее, чем в прошлый раз, теперь он был просто оглушительным. К вою присоединился новый звук – треск ломаемых веток. Что-то огромное, чудовищное ломилось к нам навстречу сквозь лес.

Медведь? Горный барс? Волк? Никто из них не мог издавать такого жуткого воя. И зеленый свет…

Руна всхрапнула, тонко заржала, и главарь отдернул руку от уздечки.

– Ну его к Гневному, ребята, – нервно сказал он, явно пытаясь сохранить достоинство перед своими людьми. – Игра не стоит свеч… Валим, валим! Бросьте этого дурачка, все равно ничего у него нет…

Вой был совсем рядом, и самообладание ему изменило.

Миг – и его людей как ветром сдуло. Остался, наверное, только призрак – равнодушный, отрешенный, уже не боявшийся в этом мире ничего и никого.

Я выхватила револьвер из кобуры, скользнула по боку Руны вниз. Я шарила в листве, ища синее стекло, когда вой поднялся на немыслимую высоту, а луч зеленого света ослепил меня. Руна не выдержала – тонко заржала и кинулась прочь, не разбирая дороги. Я еле успела стряхнуть с левого запястья петлю уздечки – или она поволокла бы меня по кочкам и камням.

Мои пальцы как раз сжались на стеклышке, когда треск веток стал очень громким и он ступил на дорогу из-под защиты деревьев.

В руках он держал большой фонарь с зеленым стеклом. Высокий – выше меня на голову, не меньше, и очень тощий. Молодой – с виду лет двадцать или меньше. Огненно-рыжеволосый – прежде я не видела настолько рыжих людей. Его голова была словно объята пламенем кудрей, а лицо так густо забрызгано веснушками, что трудно было разобрать черты. Глаза зеленели, как плющ, – их цвет был различим даже в сгущающихся сумерках. На шее, прямо под подбородком, кривой шрам. Одет незнакомец был хуже меня – в куртку и сапоги не по размеру, штаны, испачканные травой и землей, свитер, оборванный по краю. За плечами – огромный, туго набитый мешок.