«Тогда подключайся! — деловито взялся за меня Кукса. — Мы с Лесей Анатольевной открываем в супермаркете еще и бутик: то да се, одним словом — “Все для любимой”. Только со средствами пока туго, а время поджимает. Ты вот что, бери валютный кредит, не менее десяти тысяч “зеленых”, я тебе устрою — по льготному тарифу… Не бойся, весь Запад живет в кредит и процветает! Оформим на Лесю, чтобы все по закону… И в светлое будущее! Не вышло с коммунизмом, станем буржуями».

«Вот тебе раз! Бутик!» — взволновался я вздорной мыслью.

Но обычная моя осторожность охладила меня: а ну как из всей этой затеи выйдет пшик, а деньги будут вложены, — как я стану рассчитываться с банком? Продам машину, дом? Стану посмешищем? И хотя тот, авантюрный голос издевался над моими опасениями: мол, кто не рискует… эх ты, всегда будешь на задворках… тогда как другие, и этот Кукса… и такое прочее — я благоразумно сказал, что подумаю.

«Как знаешь, — разочарованно вздохнул змей-искуситель. — Только ведь поздно будет. Бизнес не любит нерешительных».

Но прошло полгода, грянул экономический кризис, и, как-то проходя мимо знакомого дамского магазина, я увидел на дверях замок и пустые, пригорюнившиеся витрины окон. А еще через какое-то время Кукса стал шептаться в коридоре у окна кое с кем из коллег женского пола, с которыми водил дружбу. Шепот перетекал в разговор на повышенных тонах, и до меня долетали обрывки фраз: «Ведь ты обещал!.. Каждый день — звонки из банка!.. Меня муж чуть не убил, когда узнал…» И монотонный отклик: «При чем здесь я? Договор был с Лесей Анатольевной, она твоя подруга, вместе на море ездили, в Турцию, — значит, спрашивай у нее…» И снова вскрик: «Так ведь ее нигде нет, телефон отключен. Она прячется, прячется! Как знаешь, но если не вернешь денег — я пойду к областному прокурору».

Потом до меня дошли слухи, что в связи с жалобами о мошенничестве, неофициально поданными прокурору области тремя женщинами в погонах, Куксе едва не указали на дверь, но Леся Анатольевна вовремя изловчилась, получила новые кредиты на других доверившихся ей лиц и таким образом погасила предыдущие кредиты, взятые для нее, как впоследствии смеялись в «управе», тремя жертвами «МММ»…

После обеда меня вдруг вызывает заместитель прокурора области Курватюк, курирующий работу отдела. В свое время я небезосновательно дал ему прозвище Подгузник, и оно прочно приклеилось к курирующему заму. С этим Подгузником я пребываю в состоянии длящейся годами холодной войны: он пытается меня сожрать, но не может, я, в свою очередь, подчеркнуто равнодушен к его наскокам и начальственному виду. Иногда только, не в меру расслабившись, думаю: чем не угодил? Ведь не подлец, не подсиживаю, не подставляю. Иное дело, что и в зад не целую — так на то найдутся охочие. Или я не вписываюсь в систему? Это просто счастье у меня такое: уже скоро три десятка лет, как не вписываюсь. Прочие, разные и всякие, которые благополучно в свое время вписались, давно уже на заслуженном отдыхе, а я все не вписываюсь, не вписываюсь…

В какой-то степени Курватюк из их числа: не спеша рос по службе, потом вдруг разбежался и по недоразумению добежал до генеральских погон. Но вскорости весь пар вышел, и теперь он дослуживает в заместителях, степенно, не надрываясь, с ежедневными прогулками в рабочее время до ближайшего рынка, где он любит походить по рядам, прицениться, пощупать яблоки, поторговаться за кусок сала или килограмм мандаринов…

Еще он любит пить на работе чай: сам заваривает, наливает и степенно отхлебывает из большой чашки с угрожающей надписью белым по черному полю — «Босс». Поэтому требует, чтобы в дверь стучали, — наверное, опасается плеснуть от неожиданности кипятком на брюки. Я иногда игнорирую это требование, и он молчит, надувается, смотрит исподлобья и роется, ищет в поданном на подпись документе какой-нибудь изъян. Если находит — становится суров и принципиален, если нет или время идти на базар — скороговоркой брюзжит: то ему кажется, что Дурнопьянов больше положенного дымит в курилке, то Мешкова не было на занятиях в последнюю среду, то бумагу ему подали без моей визы.

У него прилизанный, точно у Адольфа Шикльгрубера, чуб, провисшие после успешного похудения щеки и бесцветные, невыразительные глаза; изредка, развалившись в кресле, которое я втихомолку называю «гинекологическим», он принимает самодовольные позы, едва не вываливает на стол широкостопые ноги. Что-либо еще о его внешности сказать сложно: непримечательная, тусклая, обывательская внешность человека, каких много на свете и каких вместе с тем как бы и не видно, словно их нет вовсе.

И мне кажется, если бы не стало в «управе» Курватюка, никто бы этого отсутствия не заметил. Как, впрочем, и любого из нас, смертных…

— Звонил Феклистов, жалуется, — цедит сквозь зубы Курватюк и морщится, его воротит от необходимости говорить со мной, тогда как хочется решать вопросы моей компетенции самому. — Что там с делом Бережного?

— А что с делом Бережного?

— Есть там организованная группа или нет?

— Я откуда знаю? Дело возбуждено по факту подделки паспорта, расследуется больше месяца, но с момента возбуждения никто из моих прокуроров в глаза его не видел. Вот принесут все материалы, изучим — тогда будем знать.

— Это там, где Эмираты, где собирались реализацию в аэропорту проводить?.. — тянет время Курватюк, по всей видимости, придумывая, как ко мне подступиться. — И что?

— А ничего! Ни реализации, ни внятного объяснения о причинах непроведения таковой, ни девушек, ни денег. Им, видите ли, из министерства помешали! Темнят, а нас делают дураками.

Курватюк тяжко вздыхает, ерзает в кресле, закатывает глаза:

— Феклистов клянется, что все вопросы утряс с областным… Тот якобы не возражает. Ведь знаете, у них дружба…

— Вот пусть областной и распорядится. Но ведь молчит. В крайнем случае, у меня шапка не свалится — сам зайду к областному и выскажу свою точку зрения, а там как знают. А то ходят, шепчутся за спиной…

— Что значит, сами зайдете? — настораживается Курватюк. — Взяли моду ходить по начальству! Что-то там докладываете, я не знаю, а он после спрашивает мое мнение. Мне-то после вас что говорить? Ну и отдел у вас, спецподразделения эти: несчастные десять дел по организованным группам, а каждый раз — головная боль!

«А ты не лезь не в свое дело, мы уж как-нибудь сами, — хочется сказать мне курирующему заму, но я только ухмыляюсь глазами: не на того напал. — Феклистов ему, видите ли, звонил. А ты, как водится, не вникнул, пообещал посодействовать…»

— Вот что, Евгений Николаевич. Сегодня же изучите материалы дела и доложите, что да как. А то они там между собой договариваются, а отвечать нам.

Я раскланиваюсь и выхожу за дверь. Курирующая морда! В законе, в соответствии с которым были созданы спецподразделения и оговорен прокурорский надзор за ними, нет и упоминания о каком-либо курирующем заме, да, собственно, и о прокурорах областей там ничего не сказано. Мой отдел по этому закону — отдел соответствующего управления Генеральной прокуратуры, со всеми, как говорится, вытекающими: своей печатью, правом подписи, а значит, и самостоятельностью. Но, быстро спохватившись, по ведомствам закон нивелировали приказами и инструкциями, отобрали печать и право подписи, а вместо самостоятельности насадили курирующего зама: так спокойнее и надежнее…