анализ выявляет связь симптомов навязчивости пациента с виной родителей (как правило, отцовской), будь то настоящей или воображаемой; сын, тем самым, карает себя, не извлекая ни ослабления чувства вины, ни уменьшения необходимости наказания; он обнаруживает, что унаследовал долг, который затягивает его все глубже и глубже.

Классические, обыденные психоаналитические толкования много внимания уделяют аффективной амбивалентности. Однако конфликт двух противоположных аффективно проявляющихся влечений, направленных на один и тот же объект, может привести к образованию различных симптомов, чего избегает «математическое» своеобразие невроза навязчивости. И феноменология навязчивости непрерывно подробно рассказывает о преступлениях или обманах для искупления, деньгах и счетах для оплаты, нехватках и дефиците, очередных неуплаченных взносах или о невозможности их уплаты, о наказаниях без долга и долгах без наказаний12.

Другими словами, невротик с навязчивостями – не de facto, а de vita (экзистенциальный) сторонник Платона: благодаря ему можно понять, насколько реальны числа! Когда аналитик говорит, что невротик с навязчивостями расщепляет аффект и представление, то на сентиментальном «позитивистском» языке объективированного чувства следует намек на кое-что очень важное, а именно – представления, на которых строится невроз навязчивости, не имеют ничего общего с аффективным миром значения, либидозной жизнью или внятной креативной речью. С неврозом навязчивости математическое реальное настолько освобождается от аффективных и жизненно важных значений, что полностью парализует субъекта в качестве агента. Может показаться, что математические формы и отношения берут верх над жизненными формами и отношениями; что цифры и подсчеты освободились от своего непосредственного применения и каким-то чудовищным образом оказались существующими сами по себе. Попробуйте представить себе числа, которые садятся в автобус или пьют в баре. Бесчеловечный мир, в котором вынужден жить невротик с навязчивостями – результат символического мира матемы, переполняющей конкретность, и патемы1 наших жизненных чувств.

Давайте представим себе мир, где объекты более не повинуются законам физики, а только формальным законам математики, подобно логике «Страны Чудес» Льюиса Кэрролла, где физика, фактически, совпала с логосом, языком. Когда я был ребенком, история Алисы расстроила меня; другие сказки облекали мое воображение в форму, в то время как Кэрролл придавал форму тому, что я себе представить совсем не мог. Как можно представить себе улыбку Чеширского Кота, до того, как появляется сам улыбающийся кот? Это мыслимо только в логическом мире, и конечно совсем не в физическом мире, каким мы его привыкли представлять себе. Этот логический мир немного схож с непростой вселенной невротика с навязчивостями, живущего в удивлении, расколотый, разорванный между двумя реальностями: с одной стороны, действительность человеческих, жизненных и сознательных действий, а с другой стороны, действительность математики и логики.

Что в этом случае скажет витгенштейнианский психоаналитик или психиатр? В качестве альтернативы «реализму» он, возможно, счел бы обсессивно-компульсивный невроз как цену, которую приходится платить за форму жизни, сжигающую все мосты с вселенной полезных, обычных и приятных вещей. Навязчивое «реальное» – лишь скрытый смысл, который обсессивным субъектом принимается буквально. С такой точки зрения психоанализ оказывается антигерменевтикой, т. е. в данном случае анализ навязчивости становится не столько интерпретацией, сколько разделыванием, или деконструированием, так как навязчивые мысли – это трактовка бессознательного, а задача аналитика заключается в обратном процессе дезинтерпретации14.

Витгенштейновский психоаналитик или психиатр, вероятно, сказал бы, что человек страдающий неврозом навязчивости, будучи далеким от того, чтобы демонстрировать действенность аффективного мира, в котором аффекты навязываются через фантазии, будто вещи материального мира, допускает ошибку подобную или изоморфную той, что сделали «реалисты» математической логики, в частности Фреге и Рассел. Согласно этим логикам-реалистам, математическое умозаключение – нечто весьма таинственное: они «с готовностью представляют умозаключение как особую деятельность, как промежуточное звено в процессе понимания, как деятельность сравнимую с процессом выпаривания, результатом которого является вывод»15, поскольку все соответствует происходящему в мире, состоящему из вечных, вневременных сущностей. Даже невротик с навязчивостями, подобно психоаналитику-реалисту, считает, что компульсия, принуждение (как форма психического умозаключения) – «это специфическая деятельность, промежуточное звено в процессе понимания, сопоставимое с процессом выпаривания, результатом которого является навязчивое принуждение». Невротик с навязчивостями живет в мире приказов, родительских непреложных истин, пророчеств и грехов; иными словами, он погружен в вечность бессознательного, в мир вне времени, точно так же как вне времени и границ существует логическая истинность. Впрочем, все это не превращает психоаналитика в жертву той же ошибки, что допускает навязчивый. Иначе говоря, психоаналитик не принимает воображаемое (реальность sui generis) при всей его аффективности за реальное, за ту странную силу, которая вынуждает страдающего неврозом навязчивости действовать, думать или считать против своей воли. С другой стороны, та же психоаналитическая теория окрашена своего рода навязчивым фетишизмом. Подобно математику-конструктивисту, психоаналитик должен иметь в виду, что человек страдающий неврозом навязчивости попал в ловушку своей же игры: он придает своим выводам силу реальности, в то время как сами по себе эти выводы не имеют никакой реальной мощи.

Они не имеют никакой силы, поскольку в математике, как и в логике, просто нет никакой принуждающей нас силы. Общепринятая идея о том, что Логика является чем-то вроде неумолимого тирана, подчиняющего нас, не оставляя никакой свободы, ошибочна, потому что наделяет Логику силой, которая по сути является мощью нашего связывающего обязательства. Логика и этика, по мнению Вейнингера, – по сути дела одно и то же: обе состоят у нас на службе. Принудительная сила логики и исчисления – ничто иное, как проективное отражение ограничивающих сил формы нашей жизни. В чем состоит тогда эта форма жизни, вынуждающая нас вычислять, подсчитывать и делать выводы?

VI

«То, что мы называем “подсчетами”, – говорит Витгенштейн16, – является важной частью нашей жизненной деятельности. Подсчет и вычисление – не просто, скажем, развлечение. Подсчет (значит подсчет именно таким образом) – техника, которая применяется нами ежедневно в самых различных действиях». И далее: «смысл в том, что подсчет оправдывает надежды [sich bewdhrt hat]. Это не относится к сериям чисел натурального ряда, не принадлежащих нашему языку, но ими можно пользоваться и, более того, ими пользуются». Другими словами, логическое или математическое принуждение – ничто иное, как признак постоянства нашего использования и выгоды, извлекаемой из такой «игры» с числами.

Однако, если в определенный момент, умозаключение, подсчитывание, вычисление и т. п. перестают быть полезными, если определенные привычки, корнями уходящие в детство, утрачивают свое значение, значит, в нашей жизни где-то была допущена ошибка (допустим, нравственная). Функция аналитика в таком случае должна заключаться в реконструировании этой нравственной фазы-смещения, наказанием за которую стал невротический симптом. Сила бессознательных влечений это, фактически, сила той формы жизни, с которой мы смирились и за которую мы не хотим