что я огорчаюсь? — сказал Сергей. — Плевать я хотел на этих ваших мещанок и дур. Так и скажите им от моего имени: дуры вы несчастные, дуры...

— Да, да, дуры, — согласилась Таня, — ужасные дуры. Я им так и скажу. Только умоляю вас, не презирайте меня.

— Да при чем тут вы!

Кажется, Сергей даже не попрощался тогда с Таней. Напрасно обидел девушку. Она, конечно, совсем ни при чем. Но он был так зол, так велика была обида, что и сейчас, спустя два месяца, думал об этом стиснув зубы. «Откуда только берутся такие мерзкие мещане? Казалось, извели их вконец. Так нет, живут еще. Недаром говорят про таких людей: «Их не сеят и не жнут, они сами растут».

Первое время Сергей больше всего боялся встретиться с Лидой. «А то я такое ей. наговорю». Потому и не ходил больше во Дворец культуры. А сейчас вдруг пожалел об этом. «Напрасно не ходил. Сколько там хороших, славных девушек! Не сошелся же свет клином на одной этой смазливой дурехе».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Заскрипели тормоза тяжелой машины.

— Садись, солдат, подвезу.

Шофер, однолетка Сергея, парень со множеством полинявших за лето веснушек на широком добродушном лице, видимо, хочет быть во всем любезным, гостеприимным хозяином. Он протягивает Сергею пачку «Беломора».

— Закуривай, солдат.

— Спасибо, не употребляю.

— Отроду так или бросил?

— Бросил, — ответил Сергей.

— Из принципа?

— Да как тебе сказать... штангой я стал заниматься. А тренер строгий, потребовал: «Либо штанга, либо табак. Одно из двух». Ну, я и выбрал.

— Трудно было? — поинтересовался шофер.

— Не легко, конечно.

— Значит, как в песенке поется: «Он не пьющий, не курящий, лишь на девушек смотрящий». А я, брат, пожалуй, без курева уже не смогу. Нам, шоферам, без него трудно. Ночью едешь, глаза слипаются, до смерти спать хочется. А закуришь — как рукой сон сняло. Вот насчет водки я тоже, как спортсмены, ни капли не принимаю. Ненавижу эту отраву. Отец мой покойный зашибал сверх меры. Считаю, что через нее он и помер преждевременно. Да разве он один? Многие через водку гибнут. Особенно наш брат шофер. Я так скажу: слабо у нас с этим борются. Вот говорят, будто закон издадут против пьянки. Я тоже за это. Пусть будет закон, самый строгий. Только одного не пойму: пишут в газетах, что пьяниц и хулиганов мы с собой в коммунизм не возьмем. Это верно, зачем они нам в коммунизме. Но скажи на милость, куда их девать, раз они существуют?

Сергей рассмеялся:

— В космос их отправим, браток, на Луну или на Марс. Космическим холодом их проберет, вот и протрезвеют навсегда.

— Шутишь, — покачал головой шофер. — А это ведь, ты не обижайся, даже не умно. Зачем, скажи, небеса засорять земным мусором.

— Что ж, — сказал Сергей, — девать их действительно некуда. Будем перевоспитывать.

— Да-а, задача, — согласился шофер и так вздохнул, словно задачу эту предстоит решать ему одному. — Кого перевоспитаем, а кого — нет. Батю моего и дома и на заводе всякими способами перевоспитывали... Чего только не делали, а так и унесли на кладбище неперевоспитанным.

— И так бывает. А все же я верю...

— И я верю, — сказал шофер. — Ты не думай, я не какой-нибудь... Я вроде личность сознательная, более или менее кумекаю, что к чему и куда дело идет. Но как батю вспомню, сердце кровью обливается. Понимаешь? — И, видимо не желая продолжать этот разговор, спросил: — А тебе, собственно говоря, куда, солдат?

Сергей ответил.

— Ну, до самого места я тебя не довезу, а так поближе подброшу, — обещал шофер. — Только вот заедем тут за перевалом на одну нашу батарею, порожние термосы заберем.

— Артиллерист? — спросил Сергей.

— Зенитчик.

— У меня тут где-то земляк в зенитчиках служит. Никак контакт с ним не установлю. Афанасенко его фамилия. Феликс Николаевич Афанасенко. Может, слыхал?

— Что значит — слыхал? — сказал шофер. — В одной части служим. Феликс у нас знаменитый человек, скоро на весь округ прогремит. А ты спрашиваешь — слыхал?

2

Сергей не виделся с Феликсом Афанасенко почти год, с той поры, как на призывном пункте их назначили в разные команды. И когда представилась возможность встретиться с земляком, Сергей обрадовался, хотя никогда особой привязанности к Феликсу не питал и большой дружбы с ним не водил. Подростками они некоторое время жили в одном детском доме и учились в одной школе. Но потом пути их разошлись. Сергей стал работать в кузнечном цехе вагоноремонтного, а Феликса какой-то родственник устроил учеником в парикмахерскую. Юный кузнец и начинающий парикмахер встречались тогда редко, да и как-то не стремились к этому; у каждого были свои интересы, свои друзья. Сережа однажды признался Феликсу: «Тошнит меня от твоего парикмахерского одеколона». Феликс обиделся и сказал: «Ну тогда иди ко всем чертям и нюхай дерьмо собачье, если тебе так нравится».

После этого они разошлись надолго. Осенью 1956 года Сергей поехал в Донбасс на строительство комсомольской шахты. Где-где, но в донецкой степи Сергей никак не думал встретить Феликса. А вот встретил. Это было не то в конце ноября, не то в начале декабря. Сергей уже работал тогда бригадиром комсомольско-молодежной бригады проходчиков. И вот как-то ребята ему сказали: «Товарищ бригадир, а ты на медведя стал похож. Оброс лохмами, смотреть страшно». «В воскресенье поеду в город, постригусь», — обещал Сергей. «А зачем в город, у нас свою парикмахерскую открыли в пятом бараке», — сообщили ребята.

Сергей не удержался от улыбки, когда увидел в холодной, отгороженной фанерой барачной боковушке Феликса Афанасенко в белоснежном, явно тесном халате, из рукавов которого граблями торчали непомерно длинные озябшие руки.

— Ты как здесь очутился? — спросил Сергей.

— А ты как?

— Я по путевке комсомола строить шахту.

— А я по путевке комсомола обслуживать строителей, — спокойно ответил Феликс и глазами указал Сергею на кресло. — Прошу. Как желаете постричься? Под польку? Под бокс?

Сергей смотрел