И я дрожу в их руках, как картонка на ветру, цепляюсь чуть ли не ногтями… И отвечаю. И прижимаюсь. Сама! И плевать в данный момент, как это выглядит со стороны, и что мой имидж скромницы и самой незаметной студентки факультета сильно пострадает, если меня застукают обжимающейся сразу с двумя не самыми правильными парнями института…

Они заражают меня своим безумием, эти отчаянные парни!

И я не могу, просто не могу им противостоять!

- Котен, номер свой давай. И сколько пар у тебя сегодня?

Это первые слова после нашего поцелуя, который очень сильно напоминает прелюдию к жесткому сексу.

И как это я еще стою?

А, понятно, как.

Меня Рома по-прежнему держит за талию. И ладони его здоровенные очень даже круто лежат на животе, ненавязчиво так скользят по телу, подбираясь к груди, а брат его следит за этим пристально и пьяно, и у меня от одного его взгляда в глазах все темнеет и в животе все сжимается. Ох… Разбудили вы зверя, зверята…

- Не надо меня забирать, вы с ума сошли? - а это я в красках представила картину того, как меня братья забирают после института. И охренела. И в себя даже пришла. Немного. – Что обо мне подумают!

- Эй, Котен, ты нас стесняешься, что ли? – Ладони Ромы замирают как раз на груди. Потом медлят и все же ныряют в вырез проклятого платья. Охххх…

- Я не хочу, чтоб обо мне слухи ходили! Я здесь учусь вообще-то! И собираюсь учиться еще!

- Ну так в чем проблема? – пальцы находят соски сквозь тонкий лифчик пощипывают. Ох-ох…

- Не стройте из себя идиотов! – я злюсь, дергаюсь, пытаясь выпутаться из их лап.

Ромка не пускает, опять начинает целовать. Ему все эти игрушки на грани , похоже, очень нравятся, заводят. В любой момент может открыться дверь аудитории, может выйти преподавательница, да и в коридоре кто угодно появится… А ему от этого кайф.

А вот Дима серьезнее.

Он смотрит на меня внимательно. Кивает.

- Не хочешь, чтоб знали?

- Нет!

- Хорошо. – Он кивает. Все так же не улыбаясь. – Понимаю. Но ты же понимаешь, что ты - наша? Да?

Руки на груди замирают. А затем сковывают, словно запеленывают, туго-туго, прижимают к твердой груди.

Губы на шее. Опять. Рома хрипит тихо между поцелуями:

- Наша. Наша ты, Котен…

А я все вспоминаю тех мальчиков, не особенно уверенных и пытающихся прыгать вокруг меня, в Анапе, после нашей первой случайной ночи, моего долга, взятого ими в полном объеме. И сравниваю их с этими мужчинами. Не парнями, мужчинами. Уверенными и даже жесткими.

Они не спрашивают. Они ставят в известность.

И это пугает. И заводит.

И злит.

Потому что я никогда не была чьей-то. Всегда только своей. Собственной. И такая уверенность, такое желание присвоить напрягает.

Но в то же время я прекрасно понимаю, что сейчас не время и не место с ними скандалить. Отстаивать свою собственность. К тому же, учитывая что они творили со мной сегодня всю ночь, это очень спорный вопрос. Чья я собственность.

Поэтому только выдыхаю.

- Давайте потом поговорим. Я сегодня до пяти здесь буду. А потом в общагу пойду. Отдохну.

- С нами отдохнешь, - постановляет Дима.

- С вами я не отдохну!

- Это да, Котен, это да… - опять шепчет Ромка, возобновляя свое мурлыкающее разрушительное воздействие, ни дать ни взять – тигр, уламывающий самку на спаривание. И в любой момент готовый прихватить за холку.

Если вдруг брыкаться начнет.

- Вот именно! У меня уроки! У меня коллоквиум!

Это слово вызывает напряжение мыслительной деятельности на лице Димы и, наверняка, Ромы, потому что он даже целовать прекращает.

- Ладно. – Подумав, говорит Дима, - номер давай. И не вздумай неправильный назвать.

Я говорю номер телефона, он тут же делает дозвон. В кармане у меня вибрирует.

- Вечером мы заедем.

- Но я…

- Мы заедем. Поговорим. Просто поговорим.

- Или непросто… - опять мурлыкает Рома, оставляет напоследок смачный поцелуй на шее, Дима наклоняется в этот момент и коротко касается губами моих губ. А потом они меня очень быстро оглаживают, приводя в порядок платье и волосы, и открывают дверь в аудиторию.

Все это занимает от силы минуты три-четыре, наверно.

Я захожу в кабинет, опускаю глаза и быстро иду к своему месту.

Меня провожают взглядами.

Но преподавательница никак не комментирует, продолжает лекцию.

Я сажусь за стол и выдыхаю, стараясь усмирить бешено колотящееся сердце.

- Не знаешь их, значит? – ехидно спрашивает Тата, усмехаясь.

- Эээ… Понимаешь…

- У тебя засос на шее, - прерывает она мое блеяние.

Я охаю и хватаюсь за пострадавшее место.

Ромка, гад! Зверята, гады!

Тата смотрит на меня снисходительно, а потом копается в своей сумке, выуживает черный платок с черепами:

- На.

- Спасибо.

Я быстро повязываю на шею платок, стараясь не думать о том, насколько ненормально я теперь выгляжу – в платьишке в цветочек, мартенсах, платке с черепами на шее. И с горящими возбужденно щеками, всклокоченными волосами и бешеным взглядом.

Да, скромница. Самая скромная студентка факультета. Да.

Молодец, Элли.

Мо-ло-дец.

Я понимаю, что разговора не избежать, Тата явно обиделась, что я ей соврала. Но и говорить все тоже не могу. Просто не имею права. Зачем подставлять ее? И самой подставляться?

Надо что-то придумать, какую-то легенду.

Но никакой легенды не придумывается.

В голове шум и ступор.

Грудь, заласканная Ромкой, побаливает, сердце все никак не уймется. Руки дрожат.

Ладно. Все решим. Ладно.

На перемене Тата молча встает и идет к выходу. Обиделась.

Мне совсем не хочется, чтоб она обижалась, она мне безотчетно нравится.

В ней чувствуется какая-то цельность, порядочность и в то же время уязвимость.

За всеми ее татуировками, внешним видом оторвы, я вижу нежную девочку, которую легко обидеть.

Легко обмануть ее доверие. Я по сравнению с ней – мамонт толстокожий.

Не могу этого объяснить. Не понимаю сама, как это чувствуется. Но это есть.

- Тата!