Так сладко. Так спокойно.

Черт…

- Ты куда убежала вчера? – Лариса смотрит на меня подозрительно, сканирует практически взглядом. – Я тебе платье поносить дала, на один раз, а не затаскивать его до дыр.

Я немного растерянно поправляю ворот, удивительным образом вчера не порванный. Учитывая, что зверята с меня это несчастное платье стянули, как шкурку с колбаски, то прямо даже странно. Респект маме Ларисы, хорошая она швея.

- Я постираю и отдам, - киваю я и пытаюсь обойти ее. Скоро пара, надо торопиться.

- Конечно. А то кто тебя знает, где ты ночь шлялась. Ушла вчера с Максом Черепановым, да так и не вернулась. А еще строила из себя недотрогу.

Лариса поджимает губы, осматривает меня неодобрительно и завистливо.

Вот ведь, блин! Хотела доброе дело сделать, не обидеть человека! Согласилась платье это чертово нацепить… А теперь еще и виновата!

Да не пошла бы она!

- Пошла ты нахер, Лариса, - говорю, прежде чем успеваю обдумать ответ. – Тряпку твою постираю и отдам. Все, завали.

По лицу Ларисы становится понятно, что мой образ няшки-стесняшки разрушен на корню, но я в этот момент настолько зла, что даже не сожалею.

Иду на пару, мечтая только об одном – быстрее добраться до общаги и содрать эту гадость с себя.

Еще будет какая-то девка мне указывать, с кем и куда идти!

Злость – это , конечно, нехорошо, но так правильно для меня сейчас!

Я вообще чувствую себя на редкость хорошо, хоть и не спала этой ночью. Тело радостно ноет сразу в нескольких стратегически важных местах, где подверглось особенному использованию, и это такая классная боль. От нее волной шарахает по коже, и даже особо вспоминать не надо, что происходило совсем недавно.

И без того, в голове только картинки неприличные.

И вот как, скажите мне, идти на занятия с таким настроем?

Я все же успокаиваюсь и ныряю в аудиторию.

Тата машет мне с дальней парты.

Бухаюсь рядом, меня критически осматривают с ног до головы.

- Не поняла чего-то, это что на тебе за тряпочка такая? – фыркает Тата, и я, не удержавшись, фыркаю тоже. А потом начинаю ржать. Господи, истерика, похоже.

А не надо было так напрягаться утром.

Но очень уж хотелось избежать разговора.

Это, само собой, трусливо и глупо, но вот не могла я себя заставить!

Зверята уснули.

Я выползла, с неимоверным трудом, конечно, но ничего, я гибкая. И даже слишком.

Вон, как им нравилось меня гнуть ночью.

Блин, зачем вспомнила?

- Щеки у тебя чего красные? Заболела? – тут же реагирует Тата, но я только головой мотаю.

Хотя, на самом деле, да.

Заболела.

Заболела я.

Но о таком никому не скажешь.

Телефон я братьям не оставила, но найти меня легче легкого. Думаю, сначала в общагу попрутся.

А потом уже сюда.

Или, может мне повезет, и они не будут искать? По крайней мере сегодня? Вдруг, дрыхнут все еще?

Пара начинается, молодая преподавательница по экономике занудно читает введение в предмет, поясняя, для чего нам, будущим инженерам, экономика, я чувствую, как на меня наваливается дремота.

Может, надо было все же зарулить в общагу и поспать?

Но я хочу учиться. Хочу все начать с чистого листа. Так что нет. Лекции, занятия, семинары и эти, как их? Коллоквиумы, вот. И среди всего этого я – тихая, занудная студентка.

Идеальная, мать ее, картина!

Вот только бы еще одним наглым зверятам ее пояснить…

Дверь в аудиторию открывается в тот момент, когда преподавательница как раз прерывается и ищет потерянный абзац, беззвучно шевеля губами.

Я голову поднимаю от стола. Ну надо же! Уснула все-таки! Татка , зараза, меня не будит, сидит себе тихонечко, переписывается с кем-то в инсте.

А голову я поднимаю, потому что слышу знакомый веселый голос:

- Простите, Ольга Васильевна… А можно мне Элю на минуту?

И, пока я, ошалев от наглости, глупо хлопаю ресницами, наглый, невероятно наглый Ромка находит меня глазами, расплывается в улыбке, подмигивает.

Охренеть!

То есть вот так!

То есть, вообще не скрываясь, компрометируем девушку!

Невинную, скромную тихоню!

- Зверев? – преподавательница зеркалит полностью мою реакцию. То есть краснеет и хлопает ресницами.

А этот гад разворачивается к ней и улыбается. Так же заразительно и обаятельно!

- Просили передать ей кое-что знакомые, я буквально на минутку, Ольга Васильевна!

- Да…Да… Конечно… Эля?

Она поворачивается ко мне, как и все в аудитории, впрочем. И я чувствую, что краснота моя становится бордовой, наливаются щеки настолько спелым румянцем. Что тронь – обожжешься!

Понимаю, что упираться козой-дерезой и орать: «Не пойду я никуда, он плохой, я его не знаю, спасити-памагити!», по крайней мере, глупо.

Встаю.

Татка не сводит с меня изучающего взгляда.

Но ничего не говорит.

Остальные просто, открыв рты,пялятся.

И чего, спрашивается, смотреть?

Ну мало ли, что мне знакомые просили передать? Что сразу так-то?

Иду, не глядя на веселого Ромку, выхожу в предусмотрительно открытую дверь.

Которую за моей спиной тут же захлопывают.

Коридор пустой.

Если не считать двоих зверят.

И дрожащей меня.

От злости дрожащей, естественно!

- Что вы устраиваете? – я гневно шиплю и пытаюсь держать в поле зрения обоих наглецов. Это не особо удается. Потому что один сзади. А второй спереди.

И я посередине!

Черт!

Почему так горячо?

Димка, стоящий неподалеку, вальяжно отрывается от стены, и делает шаг ко мне. Я сразу же, синхронно, шагаю назад.

Упираюсь спиной в Ромку, тот с готовностью облапливает сразу везде, целует в шею, не обращая внимания на мое гневное шипение и попытки вырваться. Не особо успешные, естественно.

- Ты ушла утром. А мы договаривались. Ты неправильно поступила, Котен, - качает головой Дима, приступая еще ближе и придерживая меня за подбородок.

Учитывая, что Ромка продолжает свое разрушительное для моего спокойствия действие, нагло нацеловывая шею и уже опять стягивая с плеч проклятое платье, которое я сожгу сегодня, точно-точно, мне вообще тяжко стоять. Ноги дрожат, руки вцепились в мощные предплечья Ромки, и сказать ничего не получатся. И послать не получается. Потому что со мной никто не разговаривает больше. Димка наклоняется и целует. Глубоко, тоже очень нагло, совершенно не отставая от брата в проявлении инициативы.