Размышления не покидали ее и на следующий день, когда она встретилась с Мэйлин в общежитии. Весь рабочий день, а потом и всю кухонную смену Эмма продолжала думать о причинах своей внезапной потери. В чем она провинилась? Она привязалась к Софии всем сердцем, и ей было больно думать о том, что эта хрупкая дружба исчезнет, а она так и не узнает, почему это произошло.

Разумеется, на первый план выходило самобичевание. Только совершенно безголовому человеку придет в голову такая идея. Зачем она повезла Мэйлин в свой город? Никто от этого явно не пришел в восторг. Эмили было плевать на все, сама Мэйлин уехала из провинции сразу же, как только появилась возможность, а София вообще больше с ней не разговаривает. Правильно. Все верно, так и должно было случиться, ведь приглашая подругу в свой дом и планируя встречу с малышкой, Эмма думала только о себе. Так ей и надо, впредь будет неповадно использовать людей в своих целях. Впервые за долгое время Эмма ощущала жгучие угрызения совести и корила себя за опрометчивость.

С трудом дождавшись завершения всех дел, приняв душ и переодевшись, Эмма устроилась в своей комнате и стала ждать, когда Мэй вернется со своего очередного свидания.

– Я принесла нам яблоки, – радостно сообщила Мэйлин, едва оказавшись в комнате. – Говорят, что на ночь лучше есть фрукты.

– Спасибо, – принимая небольшую корзинку, улыбнулась Эмма.

Мэй прошла в комнату и плюхнулась на кровать, не заботясь о том, как она выглядит.

– Знаю, знаю, ты жаждешь узнать, что я думаю по поводу Софии, – скидывая на пол туфельки-балетки, пропела она. – Малышка просто прелесть. Такой ребенок удивительный, я думала, настолько милых детишек вообще не существует. Обычно дети застенчивы только поначалу, но стоит тебе показать им свою доброту, как они тут же начинают скакать у тебя на макушке. Твоя София совсем другая. Если бы я заранее знала, что у меня будет такая дочка, то постаралась бы забеременеть в самом ближайшем будущем. Нет, правда, девочка очень милая, красивая, воспитанная и смышленая.

– Однако? – уже предчувствуя подвох, помогла ей Эмма.

Она села рядом с Мэй и тоже забралась на кровать с ногами.

– Яблоки мытые, можешь есть, – мимоходом заметила подруга, взяв аппетитный плод в руки. – Однако… она к тебе очень привязана. Почти болезненно, понимаешь? Она смотрит на тебя как на богиню, к которой ей позволено прикасаться. Черт возьми, Эмма, это просто кошмарная ответственность! Учитывая, что живет она в чужом доме, и у нее, вроде бы, есть семья. Ну, сама подумай – со стороны всем кажется, что у малышки и ее братика полный порядок с жизнью, ведь так? Я имею в виду, что сейчас полно людей, которые могут сказать: «После войны тысячи детей остались на улице, и теперь они живут в приютах, так что скажите спасибо, что у вас есть дядя и тетя, которые кормят вас по три раза в день и покупают по паре новых штанов через каждые полгода. У миллионов людей нет даже этого, и они были бы счастливы оказаться на вашем месте».

– Согласна, – кивнула Эмма, наблюдая за тем, как Мэй перекатывает яблоко в ладонях.

– Значит, объяснить окружающим, почему София проводит с тобой так много времени, будет невозможно. Ладно бы у нее был неблагополучный дом, а дядя с тетей прикладывались к бутылке каждое утро. Тогда все было бы ясно – тебя, как благодетельницу поняла бы вся улица одним махом. Но со стороны все сейчас выглядит так, будто ты просто лезешь не в свое дело. Ты можешь разбиться вдребезги, но людям просто не объяснишь, что кроме еды и платьишек Софии нужно еще и душевное тепло. Сейчас, когда в провинциальных городах все еще царит нехватка продуктов, люди разучились думать о душах – им лишь бы тела накормить и спать в нормальной постели, и то радость. Понимаешь, к чему я клоню? Ты можешь пострадать.

– Все равно, – вздохнула Эмма. – Кажется, София на меня обиделась. По крайней мере, вчера она не спустилась ко мне и все время, пока я работала в доме, просидела в своей комнате. То есть, Филипп сказал, что ее нет, но я точно знаю, что это было ложью.

С Мэйлин такое случалось крайне редко, но она замолчала, и на время погрузилась в раздумья. Кажется, ее эти новости озадачили почти так же сильно, как и саму Эмму.

– Ничего не понимаю, – спустя несколько минут, сказала она. – Я думала, что девочке все понравилось. Ума не приложу, где я могла так промахнуться. Может, не стоило говорить о тебе плохие вещи? Конечно, я шутила, но ведь она могла этого не понять…

– София не такая, она все понимает, – печально покачала головой Эмма. – Я не знаю, что должно было случиться всего за один вечер в ее сознании, но теперь она не хочет меня видеть. Так что тебе уже не нужно беспокоиться – никто ничего не успеет подумать.

Сколько времени нужно было предоставить Эмме для того, чтобы она все поняла и сжалилась над ним? Мартин терпеливо ходил к ней каждый вечер и даже купил для этого фартук. Он редко занимался подобной работой у себя в доме, предпочитая платить соседке напротив – эта мать-одиночка, овдовевшая, как и тысячи других несчастных женщин, была рада заработать легкие деньги. Раз в неделю она прибирала в его комнате, мыла пол, стирала накопившуюся одежду и гладила рубашки. За это он платил ей очень щедро, зная, что ее младшая дочь имеет слабое здоровье. Иногда, если он пил кофе дома (что случалось крайне редко), Мартин просил ее зайти во время дня и помыть посуду. За такую работу полагалась отдельная плата.

Хороший заработок был для него результатом тяжелой и скучной работы. Мартин возглавлял отдел кадров средней фабрики по производству бытовых товаров из пластика. Недорогая продукция приобрела особенную популярность в послевоенные годы, когда люди нуждались в новых вещах, но не могли позволить себе большие расходы. Рабочих рук вечно не хватало, хотя даже при таком положении вещей у него всегда копились документы, которые следовало рассмотреть, одобрить, отправить или отклонить. Впрочем, последний тур по маленьким городам принес хорошие плоды – уже сейчас на фабрику потянулись люди из провинции, которым предоставляли жилье в специальном кампусе. Условия жизни там были скромными, но терпимыми – на каждом этаже имелось тридцать небольших комнат, две душевые, две общие уборные и одна кухня. Постоянно поступавшие жалобы перенаправлялись в отдел кадров, и Мартин ежедневно решал вопросы, которые не входили в его компетенцию – ему приходилось навещать общежития, вызывать мастеров, беседовать с комендантами, улаживать конфликты и нанимать специальный персонал для обслуживания инженерных сетей. После такой работы ему меньше всего хотелось идти в другое общежитие и вымывать жирную посуду, но надежда на встречу с Эммой скрашивала все неудобства, и он дисциплинированно приходил в один и тот же час.

Они мало говорили, но при этом он чувствовал, что такая молчаливая совместная работа сблизила их больше, чем все месяцы пустых свиданий. Наверное, все дело было в том, что в ресторанах, кинотеатрах и парках их постоянно окружали другие люди, которые забирали часть внимания себе. Разум Эммы всегда был занят прохожими, временными владельцами соседних столиков или зрителями, сидевшими по обе стороны от них во время сеансов кино. В душной кухне не было никого. Здесь они оставались одни. Им было достаточно ощущать присутствие друг друга и знать, что они всегда могут рассчитывать на помощь. Эмма привыкла просить его поднимать тяжелые кастрюли, переставлять с места на место котлы и носить к шкафу стопки тяжелой керамической посуды. Он, в свою очередь, не всегда мог разобраться с техникой работы, поскольку вообще не привык чистить, мыть и ополаскивать.