– По Тургенева тоже можно доехать, – сказала Лиза, потирая лоб.

– Я знаю. Но это плохая дорога. Я тебе говорил, помнишь? Ты ведь не ходишь там?

– Нет.

Разумеется, пару раз она ходила, чтобы понять, чем та дорога плоха, но так и не поняла.

Папа вдруг замолчал и задумался. В последнее время такое часто случалось с ним. То озирался по сторонам, словно опасаясь слежки, то, как сейчас, подолгу смотрел в одну точку. Вечерами он запирался в кабинете, как будто тоже боялся Сережу.

– Можно я тебя о чем-то попрошу? – спросила Лиза. – П-аа-а-а-п. Папа, ты меня слышишь?

Он не слышал. Витал в облаках, а тело вместе с машиной продолжало играть в «замри-отомри», подчиняясь сигналам светофора. За окном был торговый центр. До дома оставалось два квартала, а там Сережа с мамой. Если уж что-то просить, то прямо сейчас.

– Папа! – позвала Лиза погромче.

– А? – Его зрачки вздрогнули, к глазам вернулся живой блеск. Он развернулся вполоборота. – Что?

– Я хотела спросить: можно я немного поживу у бабушки?

Она не могла больше слушать эти шаги по ночам. Крадущиеся и в то же время быстрые. Из угла в угол. Не могла больше бороться со своим воображением, которое рисовало ей белую фигуру Сережи в темноте. Его приоткрытый, как будто слегка улыбающийся рот с запекшейся слюной в уголках губ и вытаращенные глаза. Рука нащупывает дверную ручку и слегка подергивает, прикидывая прочность шпингалета. Беги, маленькая серая мышка, беги! Если тебе повезет, ты, может быть, поживешь еще немного.

– У бабушки? – переспросил папа.

Лиза кивнула.

– Хочешь сбежать от Сережи? – угадал он.

Удивляться было нечему. Угадывать мысли людей – папина профессия.

– Нет. Просто немножко пожить без него.

Отец вздохнул, как будто собирался выполнить какую-то сложную работу, и облизал пересохшие губы.

– Знаешь, время от времени у меня самого от Сережиных фокусов мурашки по коже. Как, например, вчера у реки. Но я не планирую пожить у бабушки.

– Может, положить его в больницу? Пусть его полечат.

Лиза вспомнила, как два года назад родители обсуждали этот вопрос, запершись поздно вечером на кухне. Отец покачал головой.

– Не поможет. Сколько бы его ни держали в больнице, сколько бы ни пичкали лекарствами, он не изменится. Поверь мне, я кое-что в этом понимаю. Мы только измучаем его. Загоним его в самого себя еще глубже. А в результате все станет только хуже. Не можем же мы из-за собственных глупых страхов упрятать его в дурдом?

– Ну нет. Наверное, не можем, – ответила Лиза.

– Поэтому мы должны измениться сами. Стать смелее. Должны научиться жить с ним. Потому что он мой сын и твой брат. Он как Шрек. Страшный, но добрый.

– Шрек не страшный.

– Для тебя – нет. А в мультфильме – его все боятся. Мы не должны бояться Сережу. Поверь мне.

Это дважды повторенное «поверь мне» значили для Лизы намного больше, чем для Игоря. Она считала отца другом, единственным другом на тот момент, и теперь должна была подтвердить ему свою преданность. Поверить ему. Отвернуться от себя, заткнуть уши, чтобы не слышать вопящий от страха внутренний голос.

– Ладно. Не надо в больницу. Но, пожалуйста, разреши мне пожить у бабушки.

– От школы до бабушки Светы – как до Китая.

– Тогда у бабы Веры.

Папа устало выдохнул.

– Я поговорю с мамой. Но только на одну неделю. Мы – семья, и у нас есть дом.

Загорелся зеленый. Папа отвернулся, потянул за рычаг. Машина тронулась с места.

– Спасибо, – произнесла Лиза. Пусть даже на неделю. Она выспится. А потом придумает что-нибудь еще. Если повезет.

На лбу выступила испарина, а пальцы вцепились в руль. Он чуть не свернул. Черт побери. Вырулил в самый последний момент. Там же одностороннее движение. Пришлось бы сдавать задом через перекресток или бросить машину и идти пешком. И как бы ты это объяснил Лизе? Никак. Но и проехать этим маршрутом к дому он точно бы не смог.

Четырнадцать лет назад он мысленно очертил зону отчуждения и за эти годы ни разу не нарушил границу.

Ты по-прежнему считаешь, что легкое психическое расстройство появилось в середине августа? Что-то подсказывает мне, что все началось намного раньше.

Игорь посмотрел в зеркало на Лизу. Дочка выглядела усталой и измученной.

«Она единственный нормальный человек в нашем доме, – подумал он. – Как тогда сказала Марина? Вместо того чтобы добавить еще одного несчастного к шести миллиардам уже существующих, разумнее попытаться сделать счастливым кого-то из уже живущих. Господи, зачем мы это сделали? Во что мы ее втянули?»

Ему вдруг захотелось рассказать ей обо всем: о том, как появился на свет Сережа, о том, как появилась в их семье она, о том, что случилось летом две тысячи третьего, о пробуждающихся, сводящих с ума воспоминаниях. Не поверхностно, в общих чертах, сглаживая неудобные моменты, а детально, глубоко – так, как он писал в дневнике. Сейчас был очень подходящий момент. Заехать на стоянку рядом с супермаркетом, остановиться и все рассказать. По порядку. Не спеша. А потом они могли бы сходить перекусить на второй этаж торгового центра в «Макдоналдс» или «Русскую картошку». Что-нибудь вкусное и совсем не здоровое, вроде фри с острыми крылышками. И они вместе подумали бы над тем, как им жить дальше. Если только она сможет понять. Если только картошка не застрянет у нее в горле после таких историй. Если она не выбежит из машины на середине истории и не умотает к чертовой матери. В полицию, в приют, куда глаза глядят, но только подальше от дома, в котором живет…

Лиза что-то сказала. Но он не расслышал. Слова дочери заглушил громкий женский смех. Как будто с заднего сиденья, но Игорь знал, что не оттуда, а из памяти.

Все повторяется. Прошлое возвращается. Ржавые, казалось бы остановившиеся навсегда шестеренки древнего зловещего механизма снова пришли в движение. Люди смеялись в его голове. И если взглянуть в зеркало заднего вида, то вместо лица дочери он увидит два пьяных хохочущих рыла.

Когда они подъехали к дому, позвонила Марина и сказала, что будет сегодня поздно и что Сережу забирать от тещи не надо, домой его подбросит Ленка. Вдруг возникшее свободное время застало Игоря врасплох, и он подумал, что неплохо было бы найти себе какое-то занятие. Что-нибудь простое, требующее минимального сосредоточения и желательно за пределами дома, чтобы развеяться и отвлечься.

Он наскоро перекусил, переписал на вырванный из ежедневника листик маркировку сломанного насоса и отправился на поиски нового. До «Лагуны» – небольшого магазинчика, торгующего сантехникой, – было четыре квартала. Насос он нашел сразу, но покупать не стал. Притворился, что решил поискать дешевле, и пошел дальше в сторону торгового центра. Погода была солнечной и теплой. От принятой в обед таблетки «Элавила» слегка клонило в сон.