— Нет, не думаю, что он там был. Но знаешь, что думаю — если бы мы знали где он, мы бы могли его выдать, и тогда бы окончательно сняли с себя подозрения Тайной канцелярии. Мне бы очень не хотелось, чтобы, когда станет известно, что он был твоим секундантом, они вернулись и снова устроили нам допрос.

Я нахмурился:

— Но, если они его поймают, он ведь может меня выдать.

— Не обязательно, он может поступить, как и графиня Фонберг. Я почему-то уверен, что он так поступит. Да и не факт, что Тайная канцелярия найдет его живым. Просто если мы этого не сделаем, они могут решить, что мы нарочно скрыли эту информацию, осознано скрывали преступника. Это чревато. По сути у нас нет выбора, мы должны как можно скорее сообщить о нем.

— Я все равно не знаю где он, — пожал я плечами.

— Тебя будут допрашивать, — отец отошел от стратегии доброго родителя, и вновь стал серьезным.

Я развел руками:

— Пусть допрашивают, мне им нечего сказать.

— Ты уверен? — отец сузил глаза, вперив в меня придирчивый изучающий взгляд. Не дождавшись ответа, отец добавил: — Они ведь могут потребовать допрос под зельем правды и если…

— Мы не обязаны соглашаться, я знаю законы.

Отец издал тяжелы вздох, какое-то время молчали, я видел, что разговор не кончен и не понимал, почему отец тянет резину.

— Я вот что еще хотел сказать, — осторожно начал отец, снова заставив меня напрячься. — Милана Арнгейр — я знаю, что она тебе нравиться, но учитывая обстоятельства, мне бы не хотелось…

Отец надул щеки и шумно выдохнул, дескать, ну я и так уже догадался, о чем речь. И я конечно же догадался, теперь, зная, кто такие Арнгейры отец боялся, что я могу до сих пор думать о том, что помолвка между нами возможна. А эта семья для нас теперь под запретами во всех отношениях.

— Мы поссорились, — ответил я, а потом добавил, решив окончательно успокоить отца: — и не так уж она мне и нравилась.

— Вот и ладно, вот и хорошо, — облегченно выдохнул он и невольно улыбнулся.

— Что-то еще? — решил я поторопить отца, видя, что он уходить не собирается, а значит что-то еще желает сказать.

— Деньги, которые ты взял у Ольги Вулпес — надо бы их вернуть, — отец виновато и одновременно неодобрительно поджал губы.

— С чего бы это вдруг? — вспылил я. — Все было честно, она хотела купить недоработанное зелье, я продал.

— И все же надо отдать их Ольге обратно. Они не смогут получить патент на сырое зелье или его продать.

— Это разве наши проблемы? — разозлился я, не понимая, откуда у отца столь странные порывы. — Вулпесы едва не лишили нас обманом источника, с чего это мы должны быть честными?! Да и не думаю, что у Вулпесов проблемы с деньгами. Не обеднеют! Будем считать, что это моральная компенсация за причиненный вред нашей семье.

— Мы должны их вернуть, — закачал головой отец. — Это дело чести. Скоро Ольга войдет в нашу семью, Ярослав, и мне бы не хотелось, чтобы между нами остались какие-либо обиды.

На моем лице застыл полный изумления немой вопрос.

— Святослав собирается сделать Ольге предложение, — начал пояснять отец, — Владислав Вулпес выразил готовность и радость по поводу этого союза. А значит и Ольга не откажет Святу.

— Вы в своем там уме?! — не выдержал я. — Это же Вулпесы! Ты забыл, что они наши враги?!

Отцу мой тон категорически не понравился, он нахмурился и уставил на меня сердитый взгляд.

— Не всегда весь род отвечает за поступки отдельных членов семьи, — холодно заявил он. — Вулпесы хотят мира, и мы его тоже хотим. Мир всегда лучше ненависти и мести.

— Мы ведь совсем не знаем, что у них в голове, па!

— Все уже решено, — отчеканил он, — Ольга отличная партия для Свята, она бы была для любого Гарвана отличной партией, даже для тебя.

Я скорчил кислую мину, а отец отвернулся.

— Отдай мне эти деньги, я сам верну, — холодно сказал он.

Здесь мне снова пришлось напрячься, потому что денег, полученных от Ольги, у меня почти не осталось. А как объяснить, куда я их дел, я еще не придумал. Да и учитывая всплывшие обстоятельства, здесь уже сложно что-то придумать.

— Нет! — с вызовом заявил я, решив играть упрямого подростка. — Я не отдам эти деньги. На выплату по первым займам я тоже уже заработал зельем невосприимчивости морока, а эти деньги оставлю себе.

Отец метнул в мою сторону сердитый взгляд:

— Хорошо, Ярослав, — процедил он сквозь зубы, — мы вернем Ольге деньги с вырученных за патент.

— Отличная идея! — зло воскликнул я. — Может мы им еще и источник в Хорице отдадим ради мира и дружбы?

Отец, сжав челюсти от злости, резко сорвался с места, и перед уходом хлопнул дверью.

Я устало плюхнулся на постель, снова задаваясь вопросом: почему же с отцом мне так сложно? Нет, я понимал конечно почему. В детстве я был послушным мальчонкой и никогда бы не посмел даже голос повысить на отца. А сейчас я дерзил, перечил, лгал… Мое поведение для отца не просто возмутительно, оно его пугает, и он не знает теперь как со мной себя вести. Вся моя стратегия поведения отлично вписалась в подростковое бунтарство. Если уж мать так решила, наверняка этим же мое поведение оправдывает и отец.

Но с отцом мне ругаться не нравилось. Хотя я и сам не знал, как мне теперь с ним общаться. На многие его вопросы я попросту не мог ответить, а то что он хотел знать, я ему не мог рассказать.

Как же я жалел, после того как убили родителей, что не могу с ним поговорить. Не раз думал о том, как же сейчас мне хватает отцовского совета, а сейчас… Даже грустно — все чего я желал, чтобы он мне не мешал и не лез со своими советами.

Думая об этом, я прямо так в банном халате на заправленной постели и уснул.

Сколько я проспал — неизвестно, кажется несколько раз заходила мама и пыталась меня разбудить, чтобы позвать есть, но я каждый раз отказывался и снова проваливался в мир сновидений.

И сны мне снились такие странные, бессмысленные и где-то даже абсурдные, несвязанные между собой отрывки. То мне снилось, что я убивал отца, то — что бабка Фрайда пыталась меня утопить в болоте с мертвой ойрой, а я почему-то сначала был взрослым, но потом стал младенцем.

После мне снилась Инесс. Она была так свежа и весела, сидела на корточках в углу моей комнаты и щекотала маленького и лохматого с головы до ног человечка, и почему-то называла его Егоркой. Этому лохматому человечку так нравилось, что Инесс его щекочет — он весело и заливисто хохотала, а потом вдруг Инесс повернулась и уставилась на меня, улыбнулась и спросила:

«Проснулся, княжич?» — и тут я проснулся.

На дворе была ночь, полумесяц висел высоко в небе и заглядывал ясными лучами в мою комнату. Странный смех Егорки из сна вдруг раздался в дальнем углу комнаты, заставив меня вздрогнуть. Я решил, что видимо еще не до конца проснулся.