После трансплантации, которая прошла успешно, Джону еще неоднократно требовался наркоз, в том числе для последующих катетеризаций, когда у него брали биопсию, чтобы понять, насколько хорошо приживается новое сердце. Выздоровление его запомнилось как раз тем, что прошло совершенно гладко. Мои опасения касательно опасного влияния анестетиков на его сердце прошли. Новое сердце было вполне здоровым.

Восстановление после операции по пересадке сердца – бесконечный марафон. Новой жизненно важной задачей для Джона стало поддержание здоровья сердца в чуждом ему организме, в негостеприимной, враждебной среде, стремившейся его отторгнуть. Ему предстояло принимать кучу лекарств, чтобы тело не атаковало чужеродный орган.

Эти лекарства необходимо принимать строго по расписанию. Поддержание постоянного уровня лекарства в крови принципиально, потому что защитные механизмы нашего тела, борющиеся с инородным вторжением, – в данном случае, с чужим сердцем, – никогда не дремлют. Перерывов в приеме медикаментов быть не должно.

Обычные сезонные болезни, простуда или кишечный грипп, для пациента с трансплантатом становятся смертельно опасными, если он не может проглотить или удержать в желудке свои таблетки. Ему нужны регулярные госпитализации для внутривенных вливаний.

На текущий момент пациент с максимальной продолжительностью жизни с пересаженным сердцем прожил тридцать лет – чуть больше миллиарда ударов. Из десяти пациентов после трансплантации первый год переживают восемь. Большинство переживет еще двадцать лет, или 750 миллионов ударов сердца. Это очень большое число, но оно все равно уступает трем миллиардам – числу ударов в нормальной жизни. Пересадка сердца не гарантирует жизнь до старости. Можно сказать, что сердце берется взаймы, и надо платить по счетам. Это особенно касается молодых реципиентов. Сосуды в пересаженном сердце постепенно сужаются: по иронии судьбы, васкулопатия является результатом действия тех же лекарств, которые предотвращают отторжение трансплантата. Далее следует отказ сердца.

Родители Джона посвятили себя его благополучию. Лекарства всегда были у него под рукой, расписание строго соблюдалось, он обязательно приходил на осмотры и следовал всем рекомендациям. Для тинейджера соблюдать подобный жесткий график очень нелегко. Дети оказываются вне привычной среды в период самого быстрого роста – физического, психологического и социального. Школьные экскурсии, прогулки с друзьями, вечеринки, поездки на каникулы – все таит в себе угрозу. Прием алкоголя и следующее за ним похмелье недопустимы. Жизнь никогда не будет прежней – или такой, какую им хотелось бы вести.

Однако Джон строго придерживался режима и через пару лет перерос наш педиатрический госпиталь, так что дальше его наблюдали во взрослой больнице.

Примерно в то же время к нам попал одиннадцатилетний Бандул – с сердцем в еще худшем состоянии, чем у Джона. Сын нелегальных иммигрантов, он, конечно, был без страховки. Очень мало в мире стран, где Бандул, не имевший средств на медицинское страхование, получил бы даже неотложную медицинскую помощь, не говоря уже о полноценном лечении болезни сердца.

Благодаря неожиданному поступлению сверхбюджетных доходов – бонус от экономического роста, – законодательные круги предложили выделить средства на нужды больных детей из необеспеченных семей. «Медицинский план» (государственная программа медицинской помощи малообеспеченным), по которому увеличивалось финансирование медицинской помощи детям из семей, не имеющих средств на страховку – вне зависимости от их гражданства и даже иммиграционного статуса, – нашел поддержку у законодателей, не побоявшихся увеличения налогов и потери голосов избирателей. Благодаря этому новому плану Бандул получил медицинские услуги того же качества и в том же объеме, что Джон, без лишних вопросов. По крайней мере, что касается моей сферы, анестезиологии, и Бандул, и Джон лечились одинаково.

Однако после катетеризации и диагноза судьба Бандула складывалась не так гладко, как у Джона. Сердце его отказывало быстрее, и состояние мальчика сильно ухудшилось, пока он ждал, что в результате чьей-то смерти у нас окажется трансплантат. Его пришлось подключить к внешнему прибору, который частично замещал сердце, обеспечивая необходимый кровоток, – вентрикулярному насосу. Сложной была не только анестезия – даже процесс перемещения из реанимационной палаты в операционную превратился в масштабную операцию, чреватую потенциальным риском. Удача тем не менее улыбнулась Бандулу, и он тоже получил сердце для пересадки.

После трансплантации Бандул оставался в больнице дольше, чем Джон. Его собственное сердце работало недостаточно, чтобы поддерживать функцию почек, поэтому им потребовалось дополнительное время на восстановление после операции. Однако со временем его выписали, назначив те же лекарства и тот же строгий режим, что и Джону.

Пришлось приложить немало усилий, чтобы родные Бандула, не говорившие по-английски, поняли необходимость приема лекарств строго по графику и четкой явки на осмотры. (Каждый день примерно двадцать процентов пациентов не являются с назначенным визитом). Любые отклонения от расписания могли негативно сказаться на новом сердце ребенка.

Родители Бандула следовали всем рекомендациям, и он всегда приходил на осмотры. Вокруг него сложилась мощная группа поддержки. Бандул рос, и тон рекомендаций врача у него в карте постепенно менялся. В восемнадцать ему поручили самому следить за приемом лекарств и записываться на осмотры. В карте имелась отметка, что он знает все свои медикаменты, может назвать время их приема и помнит наизусть номера телефонов лечащего врача, медицинского центра и госпиталя.

Однако смерть всегда стоит за спиной у пациентов с трансплантатами.

Мы встретились с Бандулом, когда ему должно было вот-вот исполниться двадцать. Накануне ночью «скорая помощь» привезла его в больницу с жалобами на боль в животе и диарею. В вену ему ввели катетер, чтобы вливать лекарства и получать анализы крови. Организм Бандула отторгал пересаженное сердце.

С виду он казался здоровым – худым, но крепким. Он был жилистым, с твердыми бицепсами и мышцами ног. А еще он был вежлив и охотно отвечал на мои вопросы.

– Почему ты сделал татуировку? – спросил я, указав на огромного тигра, закрывавшего почти все плечо. Татуировка у пациента, перенесшего трансплантацию, это всегда указание на склонность к риску и скоропалительным решениям.

– Из-за кикбоксинга.

– Что?

– Это символ бойца, в кикбоксинге.

– Кикбоксинг? Да у тебя же сердце пересаженное!

– Доктор мне разрешил. Сказал, ничего страшного, если я буду осторожен.

Наркоз Бандул перенес хорошо. Пульс и давление шли на графике ровной линией, к которой я всегда так стремлюсь. После процедуры я привез Бандула – уже ни на что не жаловавшегося – в блок интенсивной терапии.

Однако на следующей неделе он снова оказался в больнице с жидкостью в грудной полости – плевральной эффузией. Требовалось вставить трубку, чтобы откачать жидкость. Состояние Бандула не оставляло сомнений в печальном исходе. Выражаясь на медицинском жаргоне, он «подсел на дренаж».