Я обвел взглядом бокс. Ни родителей, ни медсестры. Даже санитар, доставивший Майкла, куда-то исчез. Никто не мог подтвердить или опровергнуть его слова насчет «Кэп-н-Кранч», так что я снова обратился к своему маленькому пациенту.

– Откуда ты взял «Кэп-н-Кранч»?

Улыбка словно прилипла у него к лицу. Зубы так и не разжались. Майкл ничего не сказал.

– Когда ты их ел? – сделал я еще одну попытку, но он продолжал молчать. Взгляд стал злобным; карие глаза уже не казались такими огромными, как поначалу. Он смотрел мне прямо в лицо, прекрасно сознавая последствия брошенной фразы.

Самым простым выходом было бы отложить операцию. Однако он в ней нуждался, и без нее ему стало бы хуже, так что я решил до конца прояснить ситуацию с «Кэп-н-Кранч».

Я знал, что Майкл неоднократно подвергался операциям и наркозу. Он знал больничные порядки. Я не мог избавиться от подозрения, что он обманывает, чтобы оттянуть процедуру.

На следующей странице карты, после персональных данных и согласия на операцию, были отмечены особые указания. Черным по белому: «Никакой пищи после полуночи».

– В карте сказано, тебя сегодня не кормили, – сказал я. И снова никакого ответа, разве что улыбка превратилась в ухмылочку.

Слегка раздраженный, я решил перепроверить: вышел из бокса, позвонил в отделение, откуда привезли Майкла, и поговорил с палатной сестрой.

– Нет, доктор. Хлопьев он не ел. Я специально посмотрела, чтобы ему не давали поднос с завтраком.

Я возвратился к мальчику.

– Я только что говорил с медсестрой. Она сказала, что ты сегодня ничего не ел.

Он открыл рот и скороговоркой выпалил:

– Я ел «Кэп-н-Кранч»!

– И где ты их достал? – повышенным голосом с ноткой угрозы спросил я.

– Мама дала.

И снова та же улыбка, стиснутые зубы и полное молчание.

– Ну и когда же мама дала тебе хлопья? Ее же не было сегодня в больнице!

В ответ – тишина.

Назад к телефону, еще один звонок медсестре.

– Нет, доктор. Его мать сегодня не приходила. Она вообще уже несколько дней не была.

(Печальная, но нередкая реалия в моей практике). Он сегодня точно ничего не ел.

Я открыл страницу с согласием на операцию – мать дала его по телефону. Накануне она ребенка не навещала.

Еще раз спросив мальчика и получив молчание в ответ, я вернулся к телефону. Терпение медсестры было на исходе, мои звонки начали ей надоедать.

– Нет, доктор, – с подчеркнутым ударением на «доктор», – его сегодня точно не кормили.

Я записал в карту все, что предпринял, чтобы проверить заявление мальчишки про хлопья. В уме я подсчитал, сколько придется ждать, чтобы из желудка они прошли в кишечник (если он правда их ел). Однако точного времени, когда хлопья были съедены, я все равно не знал. С учетом четырехлетнего возраста и нежелания Майкла идти мне навстречу, я не рассчитывал это время у него узнать. Если сейчас отложить операцию на восемь часов, у него может начаться обезвоживание. Либо он ел хлопья и вмешательство нужно переносить, либо не ел, и мне пора начинать.

Я решил поверить медсестре. Несмотря на профессиональную настороженность, я решил, что не было никаких «Кэп-н-Кранч». Слова четырехлетнего ребенка не заставят меня отложить операцию.

И мы покатили в оперблок.

После того, как я дал наркоз, раздался едва слышный «бульк». Живот мальчишки слегка вздрогнул. Никто, кроме меня, не обратил на это внимания. Я снял с него маску и обнаружил полный рот «Кэп-н-Кранч». Все-таки он съел эти хлопья.

Следующие несколько минут были ужасны. Я перевернул его на бок, чтобы пища не попала в дыхательные пути. Отсосом я убрал хлопья изо рта. Потом, внутренне трепеща, выслушал стетоскопом легкие. Дыхание было чистым. Кожа оставалась розовой, уровень оксигенации – в норме. С божьей помощью, все прошло без последствий: он не вдохнул содержимое желудка и спокойно очнулся после наркоза.

Позднее Майкл по секрету рассказал мне, что потихоньку съел завтрак соседа по палате. Я едва удержался от соблазна позвонить палатной сестре.

Груз ответственности, а может, и чувство вины за эту чрезвычайную ситуацию, это осложнение, со временем нисколько не ослабел. Цвет стен в боксе, зеленая табличка на стене, время на часах, наш обмен репликами – все это живо у меня в памяти, будто случилось только сейчас. Стремление к порядку победило, и именно оно едва не привело к катастрофе. Однако, сколько бы раз потом я не возвращался к тому случаю, мое решение оставалось неизменным. Случись все снова, я действовал бы так же.

Опасность всегда бродит рядом.

Я не хочу внушать вам страх наркоза. Да, четырехлетний мальчик мог умереть, но, если бы так случилось, он стал бы первым и единственным пациентом без очевидного риска смерти, скончавшимся под моей опекой. Вероятность погибнуть от удара молнии и та выше, чем скончаться под наркозом. Количество смертельных случаев от анестезии меньше одного на сто тысяч. Риск тот же, что погибнуть, прыгая с парашютом, участвуя в триатлоне или катаясь на велосипеде. Наркоз вполне безопасен. Но анестезиолог никогда, никогда не должен расслабляться.

«Физический статус» пациента – это цифровая оценка, которую анестезиолог ставит его общему состоянию здоровья. PS1 означает, что пациент здоров. PS2 – что у пациента имеются заболевания в стадии компенсации, не влияющие на повседневную жизнь, например высокое давление, которое контролируется с помощью медикаментов. Восемнадцать лунок поля для гольфа такой пациент пройдет играючи. PS3 – пациент страдает от заболевания, влияющего на качество жизни, например, не может подниматься по лестнице из-за больного сердца. PS4 и PS5 – пациент может умереть или вот-вот умрет. Риски при наркозе возрастают вместе с цифрой физического статуса. Но вот что любопытно, – ни один пациент ни разу не спросил меня о своем PS.

За годы своей работы я давал наркоз примерно тридцать тысяч раз, и все пациенты со статусом PS1 и PS2 очнулись после него в добром здравии – без исключений. У меня были также пациенты, находившиеся буквально между жизнью и смертью, для которых операция оставалась единственным шансом. Выжили не все. Я храню в памяти, и всегда буду хранить, имя каждого из них.

Неоспоримый факт: здоровый, получающий правильное питание и не страдающий от обезвоживания пациент имеет лучшие шансы на благоприятный исход. Никакой твердой пищи за восемь часов до анестезии. Исключить жирное. Только прозрачные жидкости, не содержащие жиров (иными словами, никакого супа или бульона) за два часа до запланированной операции. Контроль надо всем, что поддается контролю: кровяное давление (гипертония), сахар крови (диабет), заболевания дыхательной системы (астма и хроническое обструктивное заболевание легких); если отказ от курения не рассматривается, то хотя бы перерыв на несколько дней. В общем, подготовка по всем фронтам.