Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я собралась перейти улицу, кто-то окликнул Ребекку по имени. Причем дважды. На второй раз я обернулась. Ко мне бежал Том, подняв в приветствии правую руку.
– Ребекка, – повторил он, остановившись передо мной. Не уверенная, правильно ли я запомнила его имя, я лишь улыбнулась в ответ. Я надеялась, что миссис Глинн наблюдает за нами в окно.
– Значит, вас не отправили в дурдом? – спросил он.
– Очевидно, что нет, – сухо ответила я.
Он секунду помедлил и проговорил:
– Как удачно мы встретились. Это просто подарок судьбы. Я тут подумал… раз уж нас снова свела счастливая случайность, может быть, вы не откажетесь со мной выпить? – Он выпалил эти слова так, словно они не давали ему дышать, застряв в горле, а тут какой-то прохожий внезапно хлопнул его по спине.
Я смотрела на него, словно бы удивленная его дерзостью. Он и вправду был очень хорош собой. Он провел рукой по подбородку, заросшему темной щетиной. Кажется, он сегодня не брился. Мой отец неукоснительно бреется каждый день. Когда я была маленькой, он ставил меня на табурет в ванной, давал мне помазок, похожий на аккуратно подстриженный хвостик пони, и разрешал намылить ему щеки. Он кривил лицо, чтобы натянуть кожу, а мне казалось, что он корчит рожи, и я повторяла за ним, наблюдая с нарастающим напряжением, как он водит бритвой по горлу. Если ему случалось порезаться, он только цокал языком и просил передать ему чистую тряпочку, чтобы промокнуть ранку. Потом он умывался, и вода в раковине становилась розовой, как ополаскиватель для рта в стоматологическом кабинете. Я много лет думала, что это и есть вода с кровью, и отказывалась полоскать рот, когда меня водили к зубному врачу.
– Так что? – спросил Том.
– Почему бы и нет? – ответила я, стараясь выдержать небрежный тон.
– Отлично, – сказал он. Мы договорились встретиться в пабе «Пембриджский замок», на этой же улице. – В половине седьмого вам будет удобно?
Я лишь молча кивнула, поскольку уж точно не стала бы признаваться, что никогда в жизни не бывала в пабе. Вернее, кивнула не я, а Ребекка.
– Значит, до вечера, – сказал он, словно все это было в порядке вещей. Он пошел прочь, держа руки в карманах пальто. Как я поняла, он уже думал о чем-то своем.
Дейзи радушно меня поприветствовала. Она была из тех редких непробиваемо жизнерадостных созданий, которым неведомы тревоги и горести остальных смертных. В ней воплотилась та самая безобидная, девчоночья непосредственность, которая так нравится мужчинам в молоденьких девушках, и это сказано ей не в упрек. Если у меня когда-нибудь будет подруга, мне бы хотелось, чтобы она была такой, как Дейзи. Дейзи не станет надо мной насмехаться или ставить меня в неловкое положение. Она будет одалживать мне чулки, не требуя ничего взамен. Если мы соберемся в кино, она позволит мне выбрать фильм, а если мы пойдем в кафе, то она обязательно скажет, что каждый платит за себя. Я представила нас двоих в образе семидесятилетних старушек – так никогда и не вышедших замуж – в какой-нибудь обветшавшей сельской гостинице, где мы делим счет пополам и ругаем себя за то, что растратили друг на друга свои драгоценные жизни. Мне заранее стало смешно. Тем не менее, памятуя о своей главной цели, я могла бы попробовать заручиться ее поддержкой. Мне вовсе не помешает союзница в лице секретарши доктора Бретуэйта. Вот почему я похвалила ее кардиган (который, если по правде, был мятно-зеленым и совершенно кошмарным). Дейзи оторвалась от пишущей машинки и вопросительно посмотрела на меня. Похоже, за стуком клавиш она не услышала, что я сказала. Я повторила свой комплимент.
Она поблагодарила меня за добрые слова, но не продолжила разговор о кардигане. И не похвалила в ответ мой наряд, как это принято у вежливых людей. Но я все равно проговорила:
– Вы, наверное, купили его в «Хитоне»?
Никаким «Хитоном» там даже не пахло, но мое замечание привело к желаемому результату.
– Божечки, нет, – ответила Дейзи. – Я связала его сама. По схеме из журнала.
– Какая вы молодец!
– Могу дать вам схему.
– Я совсем не умею вязать, – сказала я и зачем-то добавила: – Может быть, если бы я умела вязать, мне бы и не понадобилось лечить голову.
Дейзи улыбнулась, но в ее взгляде явно сквозила жалость. Она ничего не сказала и продолжила печатать. Я утешила себя мыслью, что, если я изображаю психически ненормальную, от меня, в общем, и ждут маразматических замечаний. И все же мне было стыдно, что я низвожу Ребекку до своего уровня. Такая разумная, уравновешенная девушка, как Дейзи, никогда не подружится с такой недотепой, как я. Ее предложения одолжить мне чулки или схему вязания происходят отнюдь не из дружеских чувств. Просто она рассудила, что я буду ходить к доктору Бретуэйту еще очень долго, и, стало быть, у меня будет много возможностей их вернуть.
Надрыв на обоях над столом Дейзи так никто и не подклеил. Я рассматривала его и пыталась понять, не стал ли он больше. Свисающий вниз бумажный треугольник напоминал бледный язык. Поскольку я еще в самом начале решила ничего не скрывать, я должна записать мысли, которые приходили мне в голову, пока я смотрела на этот «язык». Я читала о практиках (эротических практиках, я имею в виду), подразумевающих стимуляцию половых органов языком. Не знаю, правда это или выдумка. Лично мне было бы неприятно и даже страшно касаться губами и языком чьих-то чужих гениталий. Но иногда, когда я ублажаю себя рукой, я облизываю кончик среднего пальца и представляю, что это не палец, а крошечный влажный язычок. Доктор Бретуэйт наверняка пришел бы в восторг, если бы я рассказала ему об этом; психиатры, как известно, зациклены на сексе. Эта мысль меня рассмешила, и я тихонько хихикнула. Дейзи на миг оторвалась от пишущей машинки и улыбнулась все той же жалостливой, снисходительной улыбкой. Как мы знаем, безумцам свойственно смеяться без всякой причины.
Открылась дверь кабинета, и в приемную вышла мисс Кеплер. Снимая с вешалки шубу, она повернулась ко мне