Я включила настольную лампу, поднесла к нейальбом. Я держала его так, чтобы свет падал снизу на нужную страницу. Двадцатьлет назад мама тщательно зачеркнула подпись под фотографиями и даже передвинулафотографии, чтобы скрыть зачеркнутые надписи. Она зачеркнула надпись шариковойручкой, за это время черная паста заметно поблекла, надпись под ней быласделала синими чернилами, я угадывала контуры букв. «Завидово» — пришло какозарение. Конечно, так называлась деревня, где мы отдыхали. А вот и дата. Все сходится.Это не мой ночной кошмар, я действительно была в этой деревне. Я помню.Зачем-то маме потребовалось убеждать меня в том, что мы там никогда не были. Идаже переклеить фотографии в альбоме. Вряд ли фотографии, сделанные в то лето,сохранились, если даже надпись в альбоме она решила зачеркнуть, А если бысохранились? Что бы я увидела на этих фотографиях? Мне стало трудно дышать. Ивоспоминания нахлынули одно за другим. Не воспоминания, обрывки воспоминаний,но вполне отчетливые. Вот мы входим с мамой в кабинет врача. Женщина с седымиволосами пристально смотрит, улыбается. Я боюсь врачей, я ненавижу их вопросы,мне хочется кричать и топать ногами, но мама просит ласково: «Доченька,пожалуйста, доктор с тобой просто поговорит». Что это за доктор?

Я бросилась к стеллажу с книгами, там внизумоя медицинская карта, когда меня переводили из детской поликлиники вовзрослую, она каким-то образом оказалась дома и до сих пор лежитневостребованной. На здоровье я никогда не жаловалась. В последние годы не былодаже простуды.

Я искала медицинскую карту, боясь, что вовремя очередной уборки просто выбросила ее. Но нет, она лежала в самом низу поддокументами на квартиру. Особенно пухлой ее не назовешь, я и в детстве неочень-то болела. Выписка из роддома, прививки, ОРВИ в два года, когда меняотправили в ясли. Осмотр врачами перед школой. Опять прививки. В пять лет яничем не болела, если верить вот этим бумагам. Может, врачи — тоже ночнойкошмар? Я облизнула губы и взглянула на часы. Еще слишком рано, чтобы звонить маме.

Мои родители вот уже полтора года жили вМексике. В последнем нашем разговоре папа намекнул, что, скорее всего, ониостанутся еще на год. Я позвоню маме и спрошу. О чем? О том, что мне вновьприснился кошмар, который, судя по всему, не давал мне когда-то покоя? Мамамастер задавать вопросы, придется ей как-то все объяснять. Нет, это не годится.Кто еще может знать? Тетя. Конечно, она должна знать, что произошло в то лето.Вот только захочет ли рассказать.

Я вышла на кухню, приготовила кофе. Несмотряна бессонную ночь, спать не хотелось. Страх внезапно покинул меня. Я была полнарешимости все узнать. «Все узнать, — повторила я с усмешкой. — Все?»

* * *

В девять я была в офисе. Ко мне подошла НинаЛьвовна.

— Сегодня похороны Людмилы, —сказала почему-то шепотом. — Юрьевич говорит, надо ехать всему отделу. Тыкак?

— Конечно, поеду.

— А у меня работы по горло… честноговоря, терпеть не могу похороны.

— Кто-то должен остаться здесь, —пришла я ей на помощь.

Через несколько минут, когда все уже были насвоих рабочих местах, Сергей Юрьевич сообщил, что возле дома Людмилы намнадлежит быть в 10.30.

— Сегодня, как вы понимаете, не доработы, но помните, что эту работу за нас никто не сделает, так что…

Когда мы подъехали к дому, где жила Людмила,там уже стоял автобус с музыкантами. Музыканты прошли к подъезду, старательнообходя разбросанный по асфальту лапник. Женщина в черном платке вынесла дветабуретки.

— Идем в квартиру? — нерешительнопредложил Сергей Юрьевич.

— Я здесь подожду, — покачала яголовой, убежденная, что и без нас в квартире сейчас тесно. Однако очень скоровыяснилось, что родни у Людмилы немного. Похоронами распоряжалась женщина летсорока, оказавшаяся ее дальней родственницей. Ей помогали три женщины-соседки.Была еще девушка лет двадцати пяти, подруга Людмилы. Все остальные — досужиезрители.

Гроб вынесли четверо мужчин, как выяснилось,специально нанятые для этой цели. Прощание вышло сухим и очень коротким.Родственница была занята различными приготовлениями, то и дело перешептываясь ссоседками: «А водку взяли?» — «Взяли. Три бутылки. И этого за глаза, такиеденьги дерут».

Сергей Юрьевич, откашлявшись и чувствуя себяне в своей тарелке, сказал несколько слов. Гроб поставили в машину и поехали накладбище.

— Я и не знала, что Людмилаодинокая, — тихо сказала Зинаида, сидевшая рядом со мной. — Чудно,столько лет вместе работали, а я вообще ничего о ней не знала.

— Жизнь такая, — с печалью отозвалсяАндрей за моей спиной. — У всех свои дела, свои проблемы…

На кладбище все произошло еще быстрее. Нетрезвыемужики опустили гроб в могилу и забросали его землей. Меня охватила страннаяапатия, я разглядывала искусственные розы на венках и думала о том, как этонелепо. Я затруднялась объяснить, что конкретно считаю нелепым, просточувствовала, что так не должно быть.

— Наверное, нам пора, — наклоняясько мне, заметил Сергей Юрьевич, но тут родственница Людмилы схватила его заруку.

— Куда вы? А поминки? Я стол в ресторанезаказала. Поедемте. Деньги заплачены.

От этого «деньги заплачены» мне стало вовсе непо себе, но Сергей Юрьевич кивнул, и мы поехали.

Стол в ресторане был уже накрыт, мы оказалисьодни в зале. Выпили, разговор не клеился, лишь родственница перешептывалась содной из соседок. Так получилось, что я оказалась рядом с двумя другимисоседками Людмилы. Одной было лет шестьдесят, другой чуть меньше. Они саппетитом ели, не особо обращая внимания на окружающих.

— Вот так, схоронили, — сказала однаиз них, ее звали Ирина Петровна. — Недолго пришлось Людмиле одной-топожить. Не в пользу пошло, значит…

— Ладно тебе, Ирина, в такой день…

— Да я чего… теперь квартира-то Полинедостанется?

— А кому еще? Вроде племянник какой-тоесть, Володи, отца Людмилы. Да он из тюрьмы не вылазит, может, и вовсе сгинул.

— Значит, Полине? Что ж, повезло,квартира хорошая, больших денег стоит. Не зря она так суетится.

— Перестань, тебе говорят.

— Да я что, я просто к разговору.

Пользуясь тем, что на меня мало кто обращаетвнимание, я встала из-за стола и вышла на улицу. Накрапывал дождь, я стояла подкозырьком и ежилась от холода, но возвращаться в зал не спешила. ПоявиласьИрина Петровна с пачкой сигарет в руке.

— Курите? — спросила она меня.

— Нет.