Из-за перебоев в снабжении у нас во всем ощущался дефицит, однако, обеспечив себя запасом продовольствия, мы хотя бы могли сосредоточиться на основных потребностях. А они сводились к нехватке боеприпасов. Русские теперь большими группами переходили по деревянному мосту на нашу сторону, а мы встречали их лишь редкими выстрелами… Вообще, заполучив себе в тыл Азовское море, мы оказались в весьма уязвимом положении…

Восточные ветра принесли снегопады. А потом пронесся слух, что нам придется отступить и занять оборону севернее Таганрога. Впервые в поведении наших командиров я ощутил подобие скрытой паники. Раньше у нас не было провалов или крупных неудач, а ведь отступление – это, по сути, тоже навык, своего рода искусство, которому надо учиться. А мы его никогда не обсуждали и тем более не планировали. В действительности, сейчас каждый был сам по себе…

Кружил снег. Наш отряд из группы управления ротой разместился в задней части грузовика, посреди коробок и бочек с провиантом, которые мы загрузили раньше. Покинув Ростов-на-Дону[21], мы догнали последние машины в отступающей колонне наших войск. Неподалеку от Чалтыря, небольшого городка западнее Ростова-на-Дону, мы заметили вдалеке крупную танковую колонну русских.

– Ублюдки пытаются перерезать нам путь, – сказал Борис, наш румынский сослуживец, который несколькими неделями ранее спас меня и еще нескольких солдат, прикинувшись русским офицером.

– А кто у нас отвечает за арьергард? – раздался голос из-за шкафа рядом с кабиной водителя, где хранились карты нашей роты.

– Книттель, – ответил Борис. – Если он сейчас ничего не сделает…

В этот момент наш грузовик дернулся, а потом его мотор «зачихал» и заглох. Машина проехала по инерции еще несколько метров. Под колесами захрустел свежий снег. В этой странной тишине мы переглянулись, и каждый боялся даже подумать, что может произойти. Стукнула дверь кабины. Несколько человек бросились к борту грузовика, вытянув шею и наблюдая, как из машины выскочил водитель с тяжелым гаечным ключом в руке.

– Наверное, замерзло топливо, – сказал он, подняв голову и мельком взглянув на наши встревоженные лица. Он скрючился, словно старик, больной подагрой, и постучал ключом по топливному баку. – Слышите звук? – хрипло проговорил он. – Топливо в баке еще жидкое. А топливопроводы замерзли.

– Вот дьявольщина! Русские уже висят у нас на хвосте, и времени разводить костер просто нет, – простонал кто-то.

– У меня идея, – предложил Борис. – Найдется кусок шланга?

– Вроде да, – кивнул водитель, – но его не хватит, чтобы протянуть от топливного бака до двигателя.

– А трубка?

– Трубка есть.

Борис повернулся к нам и махнул рукой:

– Быстрее! Тащите сюда канистру от противогаза, бутылку из-под воды – что-нибудь, куда можно налить топливо. – А потом передал емкости через борт водителю. – Вот, перекачай сюда топливо – и поскорее!

Борис выбрался из машины и подошел к водителю. А тот вставил резиновый шланг в топливный бак. Потом сунул конец в рот, но тут же сплюнул на снег.

– Губы замерзли, – проговорил он, – не чувствую, сосу я или дую.

Борис выхватил у него шланг.

– Иди-ка лучше встань за колесом.

Наполнив емкости, Борис передал их в кабину и, держа резиновый шланг в руке, обошел грузовик спереди. Очень скоро он вновь подошел к водительской дверце с концом шланга в руке и просунул его через опущенное стекло.

– Другой конец я подсоединил к топливопроводу возле мотора. Вставь сюда трубку. Когда мы поедем, я буду наливать топливо.

Хлопнула дверца со стороны пассажирского места. Борис наконец уселся в кабину рядом с водителем. Мы вернулись на свои места среди бочек и коробок с провиантом.

– Надеюсь, аккумулятор не сядет раньше времени, – сказал кто-то из солдат.

– Не накаркай! – сердито огрызнулся я.

Грузовик немного качнулся, когда заработал стартер, запуская холодный двигатель. Мы впились друг в друга напряженными и немигающими взглядами. Мотор хлопал, пыхтел, но потом все-таки завелся. Мы услышали знакомое хрипловатое ворчание. Тревога сменилась радостью, и мы основательно приободрились, когда машина набрала ход…

Неизбежное предчувствие и ожидание смерти как постоянной угрозы расшатывало нервы, то и дело напрягая их до предела. От дежурств на леденящем холоде немели руки и ноги. Морозный воздух безжалостно жег лицо и кисти рук. Хроническая нехватка сна иссушала резервы организма, и истощение пускало свои вредоносные корни в каждую клетку. В таких условиях сон может возобладать над осторожностью и принести благословенное забвение – или подвергнуть смертельной опасности – независимо от обстоятельств.

И вот в один из дней, когда стоял такой холод, что нельзя было даже дрожать, я подвернул воротник шинели под каской, чтобы защитить лицо от морозного воздуха, и незаметно погрузился в непреодолимую дремоту.

Когда я проснулся, кругом стояла жуткая тишина, на небе ярко светили звезды. Моя шинель просто одеревенела, и на ней сверкали застывшие льдинки. Я прислушался. Ничего. Я лежал в одиночестве в кузове грузовика. Пошевелившись, я выбрался из-под груды коробок с пищей, где беспечно заснул, не смутившись дискомфортом. Обе мои ноги ниже колена, казалось, превратились в деревяшки – в мерзлые оглобли. Я переполз между бочек с маслом и топленым салом в заднюю часть кузова и свесил ноги вниз. Рядом стоял какой-то дом. Оттолкнувшись руками, я сполз вниз, но, совершенно не чувствуя ног, не мог ощутить их соприкосновения с землей. Потеряв равновесие, я повалился вперед, на снег. Используя винтовку в качестве костыля, я с трудом поднялся на ноги и смог доковылять до двери. Толчком я открыл ее.

На меня уставилось множество удивленных лиц. В комнате, перед полыхающим очагом, в компании русских женщин, сидели мои товарищи. Раздетые до пояса, они давили вшей у себя в подмышках и на гимнастерках, щелчками отправляя их в огонь. А хозяева дома молча наблюдали за ними, и на их лицах ощущалась странная неловкость, как будто они за что-то уважали этих маленьких злобных вредителей. Товарищи, ненароком забывшие меня в машине, извинились передо мной и усадили у огня. А я, согревшись, тут же погрузился в глубокий сон…

Когда я проснулся, уже рассвело. В ногах по-прежнему ощущалась тяжесть, но теперь они горели. Я издал мучительный стон. Одна из женщин помогла мне снять сапоги и носки. Кожа на обеих ступнях стала бледной и покрылась багрянистыми пятнами. Осмотрев ноги, она покачала головой.

Стекло в маленьком окошке затряслось в резонанс с мотором нашего грузовика. Я проковылял к окну и протер небольшой кружок на замерзшем стекле. Прежде чем влага вновь успела замерзнуть, я заметил моих товарищей, откидывающих снег из-под колес грузовика. Скоро надо было уезжать. Я подошел к стулу, стоявшему у разогретой печи, не обращая внимания на ноющую боль в ногах, натянул носки и надел сапоги.