В наушнике, вставленном в ухо майора, раздался отчетливый голос оператора радиоразведки, отвечавшего за связь с разведчиками:

– Десятый на связи.

– Мы на подходе.

– Что с потерями?

– Потерь нет.

– «Вертушки» видели дым в вашем квадрате.

– База уничтожена. Задание выполнено, – поправив микрофон, закрепленный на вороте маскировочного комбинезона, сообщил майор.

– Вепрь, вас понял. Конец связи. – В наушнике что-то булькнуло, перед тем как наступила тишина.

Разведчики сами выбирают себе позывные. Бойцову нравился осторожный лесной зверь с неукротимым нравом. Правда, некоторых начальников смущал казавшийся неблагозвучным позывной, но Бойцов настоял на своем. Он и на заданиях действовал как матерый секач: когда надо – осторожничал, когда требовала ситуация – шел напролом.

Поднявшись с камня, Бойцов махнул рукой сидевшему на корточках спецназовцу. Тот встал, передавая сигнал по цепочке. Пока не поднялся замыкающий, Бойцов продолжал наблюдение за отрядом.

Он лично отбирал парней в свою группу. Придирчиво штудировал досье каждого, проверял физическую форму потенциальных кандидатов, проводя рукопашные бои.

Правила отбора были простыми. Спецназовец должен был уметь подчиняться, должен был быть готовым убивать и не пить водку. Последнее, казавшееся самым легким, на самом деле таковым не являлось. К горячительным напиткам на войне отношение особенное. Лучшего средства для снятия стресса не найти, если не считать наркоту. Но «дурью» баловались законченные болваны, которых Бойцов и за солдат никогда не считал. А вот к водяре даже в спецназе многие относились снисходительно.

Нет, сам майор Илья Бойцов, конечно, не был монахом. Однако он всегда помнил золотое правило: надо знать, с кем, когда и сколько пить. Отряд могли поднять в любую минуту. Поэтому Бойцов установил жесткий сухой закон. За нарушение оного майор жестоко наказывал.

Когда-то его, зеленого лейтенанта, подставил напарник, у которого задрожали руки. Спецназовец, керосинивший перед заданием несколько суток, не снял из снайперской винтовки нарисовавшегося в тылу боевика. Огромный бородач с ходу, длинной очередью от бедра срезал спецназовца. Бойцову тоже досталось. Одна пуля прошила бок и еще несколько, срикошетив от скалы, впились в бедро и разорвали щеку. Бойцов упал, обливаясь кровью. К нему с гортанными воплями помчался боевик. Он принял упавшего спецназовца за мертвого, но через секунду убедился, что очень жестоко ошибся. Бойцов нащупал рукоять ножа, выдернул оружие с остро заточенным лезвием из ножен и, почти не целясь, метнул в приближающегося врага.

Нож по рукоятку вошел в горло бородача. Тот по инерции пробежал еще несколько шагов, чтобы рухнуть прямиком на Бойцова. Из вспоротой глотки врага фонтаном хлестала кровь. Сбрасывая с себя обмякшее тело, раненый Бойцов захлебывался от своей и чужой крови. На память о тех событиях у майора остался шрам на правой щеке и несколько отметин на теле, а пившего спецназовца отправили домой в цинковом гробу.

Все это Бойцов вспомнил, глядя на долговязую фигуру замыкающего. Тыл отряда прикрывал высокий парень со старым добрым «калашом» калибра 7,62 в руках.

* * *

Белобрысый субъект, которого в отряде звали не иначе как Шваб, был спецназовцем, что называется, от бога.

Вообще-то, по паспорту он был Витаутасом Швабкенисом, литовцем по национальности и славянином в душе. Его родители всю жизнь провели в геологических экспедициях, скитаясь по бескрайним просторам Сибири и Крайнего Севера. По семейному преданию, Шваб родился чуть ли не в палатке на берегах Иртыша. Скорее всего, это была красивая сказка, выдуманная родителями. В свидетельстве о рождении было указанно, что Витаутас Швабкенис появился на белый свет в акушерском пункте сельской больницы.

С детских лет маленький Шваб познавал тайгу, слушал шум сосен, учился ориентироваться по звездному небу. Швабкенис-старший, открывший не одно месторождение полезных ископаемых, продолжал работать. Родители брали в летние экспедиции подросшего сына. Но экспедиции становились все короче, финансирование урезалось, а открытые месторождения не разрабатывались. В разваливающейся стране под названием СССР наступал кризис.

Когда очумелый от водки начальник, возомнивший себя большим специалистом по национальному вопросу, обозвал Швабкениса-старшего «недобитым лесным братом», семья решила перебраться на историческую родину.

В Литве Швабу не понравилось. Ему не хватало простора, а жизнь казалась пресной и унылой. Политикой он не интересовался, работать клерком, посаженным за стеклянную перегородку какого-нибудь банка, не захотел.

Новая власть вернула родителям отнятый при Советах хутор. Более того, дед Шваба по отцовской линии действительно оказался «лесным братом». За его борьбу с оккупантами правительство выплатило семье Швабкениса компенсацию. Продав хутор, постаревший отец Шваба купил квартиру и начал потихоньку спиваться, пристрастившись к литовской можжевеловой настойке с красивым названием «Дарповене», что в переводе означает «Еще по одной».

Шваб тем временем отправился служить в вооруженных силах своей новой родины. Служба в бригаде «Железные волки» нагнала на Шваба еще большую тоску. Пару раз они выезжали на маневры, напоминающие пионерскую игру «Зарница», и еще несколько раз на учениях отрабатывали навыки по спасению мирного населения во время предполагаемой техногенной катастрофы.

Поняв, что если он останется на исторической родине, то засохнет от тоски или пойдет по отцовскому пути, Шваб отправился в российское посольство. Удивившись желанию молодого литовца – паспорта в те времена меняли некоторые представители некоренных национальностей, спешившие распрощаться с прибалтийской республикой, – посольские работники пошли навстречу.

В отряде Шваба уважали и немного побаивались. Он мастерски владел холодным оружием, великолепно ориентировался на местности, отличался невозмутимым нравом и своеобразным чувством юмора.

Однажды, когда отряд только сформировался и еще не успел усвоить что такое дисциплина, Бойцова вызвали в штаб.

Шваб остался за старшего.

Команда решила немного расслабиться, раздобыв два ящика водки. Организатором попойки выступал здоровенный амбал по прозвищу Гном. Здоровяк был в отряде пулеметчиком. Родившийся и выросший в рабочих кварталах, Гном считал выпивку нормой жизни. Сухой закон, установленный командиром, он соблюдал, но при любой возможности старался нарушить. Поэтому, как только командир убыл, Гном начал готовиться к пиршеству. В палатке на длинном ящике из-под «НУРСа» накрыли стол. Выставив батарею бутылок, Гном вскрыл банки с тушенкой, разложил разломанные пополам буханки хлеба и все это великолепие украсил черемшой.

Вошедший Шваб, бывший не в курсе намечаемого события, так и остался стоять возле откинутого полога палатки.

– Вы че, ребята, долбанулись? – оправившись от неожиданности, спросил он.