Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Я не стремлюсь выдвигать обвинения против кого-либо, не хочу никого упрекать, ругать или защищать. Просто я хочу соотнести условия, в которых развивалось сражение, с тем, что считалось самым важным, с исходом войны, ее конечным результатом. Я хочу рассказать об этом с точки зрения летчика-истребителя, который любит и знает свое оружие, который считал и по-прежнему считает его самым замечательным оружием, обладающим решающим значением, с учетом существовавшего и более позднего опыта как с точки зрения действительной службы, так и с командных высот военно-воздушных сил. Сегодня, в отличие от того времени, подобное убеждение разделяю не я один.

Побуждение (о котором я столько писал в предыдущих главах) освободиться от участия в проведении операций поддержки наземных сил, чтобы принять участие в воздушных боях сейчас в свете моих воззрений становится понятнее. Это было не просто прихотью или ищущей выхода страстью к полетам. Это была убежденность — сначала неопределенная, но позже все более и более ясная, — что истребители играют важную, более того, решающую роль в области контроля за воздушным пространством, то есть там, где в будущем предстоит решаться исходу любой войны. Точно так же Эрнст Юнгер, командующий ударными и специальными войсками, восставал против приоритета материального в страшных битвах Первой мировой войны. Он считал боевые заслуги каждого отдельного человека одним из решающих факторов, причем эта истина была доказана на бесчисленных примерах во время Второй мировой войны, поскольку летчик-истребитель представляет собой в чистом виде особый тип бойца, мастера, управляющего одним из самых совершенных и сложных продуктов нашего современного промышленного века.

Сегодня наша реальность, зависящая от уровня техники и механизации современного боя, все более и более побуждает солдата стать механиком или инженером. Когда-нибудь летчик-истребитель, наводимый с земли, будет преследовать противника со сверхзвуковой скоростью, нести атомную бомбу на высоте многих километров в стратосфере. Но при этом сама наука не должна становиться самоцелью. Только наступательный дух, рожденный и человеческом сердце, принесет успех действиям самолета-истребителя, несмотря на все его технические усовершенствования.

Именно таким был дух летчиков-истребителей в годы войны. Но когда дело касалось действительности на фронте — это был совсем иной разговор. Мы чувствовали себя Золушкой германского люфтваффе, то есть тем, чем и являлись на самом деле. Может быть, это звучит невероятно, поскольку несколько блестящих летчиков-истребителей Первой мировой войны обладали огромным влиянием среди высшего командования военно-воздушных сил. Разве не должны они были мысленно отдавать предпочтение своему собственному виду оружия? В нашем случае все обстояло как раз наоборот. Они даже не находились в курсе современных технических разработок и поэтому по-прежнему были привержены своим давным-давно устаревшим идеям. Но вполне возможно, что это было просто проблемой различных поколений.

Первый год войны подтвердил в определенной степени верность стратегической концепции германского люфтваффе, в которой истребительная авиация представляла собой незначительную величину. Как в Польше, так и во Франции большая часть вражеских военно-воздушных сил была уничтожена на земле и совсем малая часть в воздухе. Между тем становилось все более очевидным, что люфтваффе не достигнет легкой победы над самолетами британских ВВС. В самом начале сражения стало ясно, что, в отличие от предыдущих воздушных боев во время военной кампании во Франции, истребительная авиация Англии обладала численным превосходством и лучшей управляемостью благодаря радиолокационному наведению. Что касается летного состава, его боевого духа — и то и другое было на должной высоте.

Поэтому уже во время второго периода войны с Англией стало ясно, что на немецкие истребители возлагались надежды, превышавшие пределы их оперативных возможностей, которые были установлены для них внутренними правилами германского люфтваффе. Они должны были разгромить истребительную авиацию Англии в крупномасштабных сражениях с целью захвата тотального превосходства в воздухе, столь необходимого для бомбардировщиков, которые обязаны были довести до конца начатое наступление.

Нет, я не собираюсь здесь утверждать, какая из трех последовательно стоявших стратегических целей — всеобщая блокада острова, вторжение и разгром Англии — более всего подходила в соответствии с концепцией Дуэ самой задаче достижения превосходства в воздухе. У меня скорее возникают сомнения насчет того, знал ли об этом сам Генеральный штаб, потому что на всем протяжении битвы за Англию особое значение придавалось каждой из них по очереди.

Такой вид операции вряд ли является успешным, потому что он совершенно чужд обычным немецким методам и способам ведения войны. Единственный ответ, который я могу здесь дать, состоит в том, что в основном верховное командование в этот период времени не имело четких планов насчет дальнейшего хода военных действий. Как и до этого, главной целью Гитлера по-прежнему был Восток. Война против Англии являлась для него просто необходимым злом, с которым он был обязан каким-то образом совладать — но каким именно, он в точности не знал.

В кругах верховного командования раздавалось немало голосов, выступавших против нападения на Англию по той простой причине, что даже оккупация самой Англии, по их мнению, никогда не вынудит Британскую империю прекратить войну, потому что оборона целого континента, включая сами Британские острова, против англо-американских военно-морских и военно-воздушных сил была бы невозможна в течение длительного промежутка времени.

Другая заслуживающая внимания точка зрения состояла в том, что надвигавшееся воздушное наступление против Англии, по всей вероятности, открыло бы противнику всю ограниченность и слабость немецких военно-воздушных сил и таким образом лишило бы Германию ее сильнейших военно-политических козырей.

Вместо того чтобы выкладывать карты на стол, лучше продолжать нападать на Британию с внешних сторон с целью отрезать ее от наиболее важных, жизненно необходимых морских путей, закрыв для этого доступ в Средиземноморье через Гибралтарский пролив и Суэцкий канал. Быстро сконцентрировав нападения на слабо-защищенных коммуникациях противника, можно было вполне достичь успеха в подобной операции, причем в этой связи настоящая сила или слабость люфтваффе не были бы выявлены — это, конечно, имело бы огромное влияние на дальнейший ход войны.

Гитлер же решил иначе. Правда, в данном вопросе его сильно поддерживал Геринг, который, рассеяв все сомнения в своей правоте среди отдельных лиц командного состава армии и других родов войск, снова привел Гитлеру свой классический довод: "Да я сделаю это при помощи одних моих военно-воздушных сил!".

На протяжении всей середины лета 1940 года вдоль побережья Ла-Манша были сосредоточены 2-й и 3-й воздушные флоты. Мой полк, 3-й в истребительной группе номер 26 (JG-26), расположился на хорошо замаскированном аэродроме поблизости от Жюни. Сосредоточение этих военных сил, между прочим, происходило без какого-либо вмешательства со стороны вражеской авиации Казалось, англичане уделяют больше внимания обороне.