Какими огневыми ресурсами обладает противоположная сторона, было не совсем ясно. Дедушка Ваули утверждал, что еще со времен последней Мандалады в сопке устроен склад шмайсеров. Это, конечно, беспокоило.

Как раз когда началось детальное обсуждение боевых характеристик оружия вермахта, полог чума распахнулся, и возник весьма странного вида персонаж. Облаченный в некое подобие монашеской рясы, лицом он тем не менее скорее напоминал престарелого пирата. Виной тому, возможно, была черная повязка, скрывавшая опустелую, судя по всему, глазницу.

— А я за тобой, Федя, — прямо с порога обратился он к Палачу.

Москва подземная. В те же часы

— Здорово, годзилла, — приветливо поздоровался с монстром майор. — Ну че, пообщаемся или ты в скотинку бессловесную поиграть хочешь? — спросил Казаков и дружески потрепал мутанта по ороговевшему загривку. Смертоносные челюсти чудища стягивала особо прочная и неимоверно колючая проволока. Она же опутывала конечности, потому майор и мог позволить себе подобные вольности.

Предварительно шарахнув мутанта током, Казаков кусачками сорвал проволоку с морды Петрова.

— Откуда ж ты взялся, дружок? — ласково осведомился майор, когда глаза рептилии приобрели мало-мальски осмысленное выражение.

У монстра-академика не было никаких причин скрывать свое происхождение, и он, стараясь выражать свои мысли максимально членораздельно (что было уже не просто, поскольку мутация, разумеется, оказала воздействие и на речевой аппарат), ответил на все интересовавшие Казакова вопросы.

Услышанное произвело на него, а особенно на пару его юных соратников, присутствовавших при допросе, конечно, сильное, но отнюдь не обескураживающее впечатление. Ни ребята, ни майор (с некоторых пор) не были склонны к обывательским «не может быть», «невероятно» и им подобным конструкциям банального сознания. А соответственно вопрос перед ними один вставал: как добраться до этого самого полигона и взорвать его к едрене фене. Что взорвать надо непременно, чего бы это ни стоило, они, кстати, тоже поняли все разом, явственно и безальтернативно.

Можно было, конечно, ведя академика на поводке и подгоняя ударами тока, попытаться пройти его маршрутом в обратном направлении, однако майор недаром при встрече назвал мутанта годзиллой. По сравнению со своей первоначальной величиной тварь уже выросла раза в два, и процесс этот продолжался.

Пробраться по тем трубам теми лазами, по которым он уходил с полигона, монстр был уже не в состоянии. Тем не менее, исходя из всего услышанного, майору удалось определить приблизительное месторасположение объекта. Он прекрасно понимал, что какими бы раздолбаями ни были его бывшие коллеги, обнаружение монстра и их самих, если они намерены содержать его в каком-нибудь подземном закоулке на привязи, — дело весьма недалекого будущего. К тому же ценность академика как источника информации с каждым часом в силу стремительно развивающегося процесса мутации снижалась, а прожорливость по той же причине возрастала. Взвесив все «за» и «против», майор, вздохнув, достал свой верный ПМ и засадил всю обойму в глаз рептилии.

Транссибирский экспресс. Ночь того же дня

Поезд последнего наркома шел на восток. За окном была непроглядная тьма. Лишь изредка мелькали огоньки подземных станций. Лаврентий Палыч, скрежеща зубами, пил чай. Насмарку шел труд десятилетий. Полигон пришлось в экстренном порядке законсервировать. Мутантов частью ликвидировали в силу серьезных сомнений в их благонадежности, частью эвакуировали до лучших времен в замороженном виде во глубину сибирских руд (там был оборудован резервный полигон). Майор Казаков взорвал-таки бомбу… информационную.

Практически все его подручные были выявлены и устранены, однако сам майор, почувствовав, что кольцо сжимается, успел передать кассету с записью допроса академика-рептилии в представительство Би-би-си. Информационный взрыв, за этим последовавший, имел поистине сокрушительные последствия. Особый ажиотаж вызвало заявление Петрова о причастности к реализации терактов, уничтоживших московские многоэтажки, киборгов его изготовления.

Уже на следующий день все канализационные колодцы в окрестностях подмосковного полигона были атакованы съемочными группами зарубежных телекомпаний. Продуктивно работать в такой обстановке, разумеется, не представлялось возможным. Конечно, Берию подмывало сыграть ва-банк — выскочить из-под земли внезапно, как черт из табакерки, и задать шороху. Но он, гроссмейстер тайных операций, прекрасно отдавал себе отчет, что риск в данной ситуации неоправдан. Тут надо только наверняка. Второго шанса не будет.

Но Лаврентий Палыч, злобно позвякивавший подстаканником, не знал пока самого страшного, для него даже катастрофического. Воспользовавшись тем, что в возникшей в связи с внезапным переездом суматохе бдительность демонологов несколько ослабла и магический круг по их недосмотру оказался на какое-то время разомкнут, улизнул Басаврюк. Его-то план пока реализовывался в полной мере. Первую часть своей миссии вервольф, управляемый зловещей волей Тараса Опанасыча, выполнил на славу. Его хозяин обрел свободу.

Вместо него спецвагон, разрисованный сверху донизу каббалистическими знаками, вез призрачное тело, порожденное чарами Басаврюка и оставленное создавать вплоть до очередного сеанса питания Берии иллюзию присутствия во избежание преждевременной тревоги.

А тем временем в тундре

Они неслись сквозь белое безумие метели. Навстречу грохотали очереди шмайсеров. Олени зарывались рогами в снег, опрокидывались нарты. Внезапно из-под вьюжной завесы вынырнули враги. Остервенело погоняя своих украшенных черными лентами, разрисованных кровавыми магическими знаками оленей, они, сея смерть, ворвались в ряды атакующих.

Палач срезал из «калаша» пару оскаленных звериным криком шаманов. Кузнецов, крепко сжимавший в руках внушительных размеров деревянный крест, одобрительно подмигнул ему единственным глазом. Но вскоре стрельба потеряла смысл — своего можно было запросто завалить. Пошла дикая, кровавая рукопашная.

Ванька, распевая свой боевой гимн Rastaman live up, с обезьяньей ловкостью скакал по нартам, нанося по черепам дьяволопоклонников сокрушительные удары боевым ненецким топором. Длинные черные дреды трепал ледяной северный ветер. Для адептов аборигенов он был живым знаменем. У противника флаг был иным — на древке окровавленного копья болтался златокудрый Аленкин скальп. Увидев его, Ванька заревел, как раненый леопард, и прыгнул на копьеносца. Тот в ответ взвыл и лязгнул зубами.

Погонщик палачевских нарт Миша Окатетто дело свое знал: вырвавшись из сумятицы боя, упряжка вылетела на склон сопки и понеслась к казавшейся такой близкой вершине. И тут навстречу ударил крупнокалиберный пулемет. Рухнули сраженные наповал олени, кубарем, захлебываясь кровью, покатился вниз Миша.

— Не иначе дзот здесь с войны остался, — крикнул Кузнецов Палачу. Оба лежали, зарывшись в снег, вокруг его рыхлили пули.

— Крест возьми, — продолжил Николай. — Как дзот затихнет — сразу наверх, понял?