На румяном добродушном лице доктора Лэрреби отразилосьизумление.

– Какого черта… Конечно, уверен! Я ведь выдал свидетельство,не так ли? Если бы я не был удовлетворен…

– Ну разумеется, – ловко вставил мистер Энтуисл. – Уверяювас, что у меня и в мыслях не было ничего другого. Но я хотел бы получить вашитвердые заверения, учитывая… э-э… циркулирующие слухи.

– Слухи? Какие еще слухи?

– Никто не знает, как возникают подобные явления, – невполне искренне промолвил адвокат. – Но я чувствую, что их необходимопрекратить – даже применив власть.

– Эбернети был больным человеком. Он страдал заболеванием,которое должно было привести к летальному исходу, я бы сказал, года через два –возможно, еще раньше. Смерть сына ослабила его волю к жизни и способностьсопротивляться болезни. Признаюсь, я не ожидал такого скорого и внезапногоконца, но прецедентов было более чем достаточно. Любой медик, который точнопредсказывает, сколько проживет его пациент, рискует остаться в дураках.Человеческий фактор не поддается математическим расчетам. Иногда слабые людинеожиданно обнаруживают способность к сопротивлению, а сильные, напротив, сразупасуют перед недугом.

– Все это мне понятно. Я не сомневаюсь в вашем диагнозе.Мистер Эбернети жил, выражаясь мелодраматически, под смертным приговором. Все,что я спрашиваю, это мог ли человек, знающий или подозревающий, что он обречен,по собственному желанию укоротить оставшийся ему срок? Или кто-то другой могсделать это за него?

Доктор Лэрреби нахмурился:

– Вы имеете в виду самоубийство? Эбернети не принадлежал ксуицидальному типу.

– Понимаю. Но вы можете заверить меня как медик, чтоподобное предположение невозможно?

Доктор пошевелился на стуле:

– Я бы не употреблял слово «невозможно». После смерти сынажизнь перестала интересовать Эбернети. Я не считаю вероятным самоубийство, ноне могу утверждать, что это невозможно.

– Вы говорите с психологической точки зрения. А меняинтересует медицинская: делают ли обстоятельства смерти Эбернети такоепредположение невозможным?

– Опять-таки не могу утверждать. Он умер во сне – такоеслучается часто. Его душевное состояние не давало поводов подозреватьсамоубийство. Если бы мы производили вскрытие каждого тяжело больного человека,умершего во сне…

Лицо доктора становилось все краснее. Мистер Энтуислпоспешил вмешаться:

– Конечно, конечно. Но если бы существовало неизвестное вамдоказательство? Например, если он что-то кому-то говорил…

– Указывающее на намерение покончить с собой? Он в самомделе говорил такое? Должен признаться, меня бы это очень удивило.

– Но если бы это было так, – мой вопрос чистогипотетический, – могли бы вы исключить такую возможность?

– Нет, не мог бы, – медленно отозвался доктор Лэрреби. – Ноповторяю: я был бы очень удивлен.

Мистер Энтуисл тут же воспользовался преимуществом:

– Тогда, если мы предположим – опять же сугубогипотетически, – что его смерть не была естественной, то что, по-вашему, моглобы явиться ее причиной? Я имею в виду, какой именно яд?

– Несколько. Можно было бы заподозрить какой-то наркотик.Признаки цианоза отсутствовали, поза была мирной.

– Он принимал какие-нибудь снотворные?

– Да. Я прописал ему слумберил – надежное и безопасноесредство. Эбернети принимал его не ежедневно, и у него был всего лишь одинмаленький пузырек с таблетками. Доза втрое и даже вчетверо больше прописаннойне могла бы оказаться смертельной. К тому же вскоре после кончины Эбернети явидел у него на умывальнике почти полный пузырек.

– Что еще вы ему прописывали?

– Разные средства. Лекарство, содержащее небольшоеколичество морфия, которое следовало принимать во время приступов боли,витамины в капсулах, микстуру для пищеварения…

– Витамины в капсулах? – прервал мистер Энтуисл. – По-моему,мне тоже как-то их прописывали. Маленькие круглые желатиновые капсулы.

– Да, содержащие адексолин.

– А можно в эти капсулы добавить… что-либо еще?

– Вы имеете в виду что-то смертоносное? – Доктор выгляделвсе более и более удивленным. – Но никто не стал бы… Слушайте, Энтуисл, к чемувы клоните? Неужели вы предполагаете убийство?

– Я и сам точно не знаю, что именно предполагаю… Просто яспрашиваю, возможно ли это?

– Но какие у вас основания для подобного предположения?

– Никаких, – усталым голосом ответил адвокат. – МистерЭбернети умер. Особа, с которой он говорил, тоже мертва. Все это всего лишьнеопределенный слух, который мне хотелось бы прекратить. Если вы скажете мне,что никто никак не мог отравить Эбернети, я буду удовлетворен. Могу васзаверить, что это сняло бы с моей души тяжкое бремя.

Доктор Лэрреби встал и прошелся по комнате.

– Я не могу этого сказать, – произнес он наконец. – Как бымне этого ни хотелось. Любой мог извлечь витамин из капсулы и заменить его,скажем, чистым никотином или другим ядом. Или что-то подмешать в еду или питье.Разве это не более вероятно?

– Возможно. Но понимаете, когда Эбернети умер, в доме былитолько слуги, а я не думаю, что это кто-то из них, – фактически я уверен, чтоони ни при чем. Поэтому я ищу яд замедленного действия. Полагаю, не существуетсредства, вызывающего смерть через несколько недель?

– Удобная идея, но, боюсь, неосуществимая, – сухо отозвалсядоктор. – Я знаю, что вы благоразумный человек, Энтуисл, но кто именно сделалтакое предположение? Оно кажется мне буквально притянутым за уши.

– А Эбернети ничего вам не говорил? Никогда не намекал, чтоодин из родственников, возможно, хочет убрать его с дороги?

Доктор с любопытством посмотрел на него:

– Нет, ничего такого он мне не говорил. Вы уверены, Энтуисл,что эти слухи не распускает человек, которому хочется вызвать сенсацию?Некоторые истеричные субъекты выглядят разумными и нормальными.

– Может, и так. Я на это надеюсь.

– Выходит, кто-то утверждает, будто Эбернети говорил ей…Полагаю, это была женщина?

– Вы правы – это была женщина.

– Он говорил ей, что его пытаются убить?

Загнанный в угол адвокат рассказал о словах Коры послепохорон. Лицо доктора Лэрреби прояснилось.