Резко очнувшись, Мати сел на пустом поле. От ярости и утомления его била дрожь. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы сориентироваться, понять, где он находится и что произошло. Над ним висело вечернее уже небо, в облаках поднималась луна. Неподалеку восторженно мурлыкала Притин, придерживая лапой своих котят и вылизывая их маленькие мордочки. А вокруг валялись трупы ястребов со сломанными шеями; это были просто кучки крови и перьев.

Мати уставился на них, вытаращив золотистые глаза. Он вошел в Харакар, в хаос, он вытащил оттуда Пипс и Скаллиона, вернул их в мир яви… Но он ли это был? Тот Тигровый, в Харакаре, был безжалостен: он был убийцей. Мати не узнавал себя в том коте.

От его шерстки исходил горький дымный запах. На языке остался острый вкус крови… Мати содрогнулся. На его теле не видно было никаких ран. Однако огонь Харакара каким-то образом опалил его изнутри, коснулся его второго «я» и оставил ощущение пустоты.

Мати пробирался через кукурузу, кошки молча шли за ним. Никто не приближался к молодому коту, даже Пангур. Тигровый держался отстраненно, его преследовало знание о мире, о котором он никому не мог рассказать. Кошки в ошеломлении рассматривали изувеченные тела ястребов — какой кот мог бы убить птицу такого размера? Какой кот мог бы убить столько таких птиц? И как он это сделал? Лежа в трансе, Мати просто съежился на пустом поле и пролежал так очень долго. А когда он очнулся, птицы рухнули с неба мертвыми, а котята очутились рядом с Мати и помчались поскорее в надежные объятия матери.

Кошки оставили ястребов на пустом поле, на месте падения, слишком напуганные, чтобы подойти близко. И под покровом тьмы крадучись двинулись к фермерскому дому. За ним стоял пустой амбар. Его двустворчатая дверь была заперта на висячий замок, но щель между створками оказалась достаточно широкой, чтобы взрослая кошка могла проскользнуть внутрь.

Очутившись в амбаре, кошки сразу растянулись между кипами соломы. Потом, попозже, охотники отправятся на поиски мышей, — они уже слышали их множество, шуршащих в кукурузе. А пока все нуждались в отдыхе. Длинный день совсем измотал их.

Вскоре все кошки спали, затерявшись в таинственных снах, где каждая гуляла сама по себе. Мати сидел в сторонке от всех, напряженный и грустный, слишком уставший, чтобы отчетливо мыслить, но и слишком взволнованный, чтобы заснуть. «Кто же я такой?» — гадал он.

Тот подросток, которым он себя считал, не убивал даже скворца. Мати почти не помнил, как он сражался с ястребами, путешествие по Харакару виделось ему смутно. Но с огромной грустью он чувствовал, что какая-то его часть осталась в том зловещем месте. И что она останется там навсегда.

В измождении Мати опустил голову. Возможно, именно поэтому он и не услышал приближавшегося топота лап, пока бегущий не достиг кукурузы. Мати напрягся, его инстинкты быстро пришли в боевую готовность, но мысли путались. Сердце упало от страха. Но он мгновенно вскочил, наполнившись энергией. И вспомнил вибрацию, которую почувствовал еще у шлюза Крессида, и приближение некоего невыразимого ужаса.

Над кукурузным полем пронесся ветер, качнул деревянные двери. «Бах!» — дверь ударилась о косяк. «Бах! Бах!» Кошки все еще спали, свернувшись возле тюков соломы. Дверь качнулась еще раз, еще, и в тот момент, когда ветер утих, Мати почуял знакомое присутствие. Шерсть на его спине поднялась, как иголки. Бесшумно, как призрак, в щель двери проскользнула тень какой-то кошки. Она замерла в полутьме, оглядывая спящих. Искала что-то. Сердце Мати заколотилось, он едва дышал. Темная фигура сделала шаг вперед, ее зеленые глаза обшарили амбар. И остановились на Мати.

Покинув дворец Сюзерена, Ламет двигалась почти без остановки, лишь позволяла себе чуть-чуть подремать в тени на грязных улицах, в прохладных арках или около переполненных мусорных баков. Как обычная уличная кошка, язвительно думала она. Ламет ни с кем не говорила, просто бежала и бежала — прочь от города Заказика, подальше от Империи Са, где каждый случайный взгляд какой-нибудь кошки пробуждал в ней чувство опасности. Подчинялись ли уличные кошки законам Са? Гонится ли за ней кто-нибудь?

Лишь миновав границу империи, Ламет попыталась расслабиться. Невыразимый страх охватил ее в то утро в зале Сюзерена. Ламет чуяла — она инстинктивно знала, — что во Фьянее были пробуждены чудовищные силы. Три твари сбежали из лабиринтов полусна в мир яви. Ипанель не смог остановить Повелителя Кошек, а сама Ламет пришла слишком поздно.

Духи Фьянея уже выпущены в наш мир…

Слишком поздно.

Прижав уши к голове, Ламет следила за темнокожим человеком в белом тюрбане и длинной белой одежде. Он шел мимо, но, заметив Ламет, остановился, что-то пробормотал и протянул к ней руку. Ламет моргнула своими необычными глазами — зеленым и золотистым. А потом попятилась и побежала вдоль улицы. Скрывшись за оградой мечети, Ламет легко пробежала по прохладным кафельным плиткам, по войлочному ковру — за каменную колонну. Там, в пятне тени, она позволила себе отправиться во Фьяней.

Сквозь темный туман полусна она тихонько позвала:

— Обельгаст?

И нахмурилась, когда по ее лапам поднялся жар.

— Милый дух Обельгаст, ты здесь?

Голос, ответивший ей, был хриплым, как будто принадлежал кому-то, очнувшемуся после долгого сна.

— Ламет, тебе нужен мой совет?

— Да, мудрый дух. В мире яви неприятности. Возможно, и в полусне тоже…

Она всмотрелась в темноту, ничего не видя.

— Да, — пробормотал дух.

— Владыка Кошек…

— Не говори этого, — перебил ее Обельгаст. — Мир полусна имеет собственные уши и глаза.

Ламет вздрогнула.

— Но ты знаешь, о чем я говорю.

— Тройка, — прошептал дух. — Тройка освобождена.

— Да. Я боюсь того, что они могут натворить в мире бодрствования.

— Я не могу помочь в том, что касается живых… и тебе это известно. Я привязан к Фьянею, к опорам кошек, к путешествию второго «я».

— Но может быть, ты в силах кое-что сделать? Найти способ предотвратить зло, готовое действовать?

— Ты просишь меня принять чью-то сторону?

— Конечно нет! — быстро произнесла Ламет. — Только… Я боюсь, что Ипанель был прав: этот путь рискован, опасен, и не только для врага Тигрового… для нас самих тоже.

— Великий дух не согласилась бы с тобой, — проворчал Обельгаст. — Она сама помогала освободить Тройку.

— Не сомневаюсь в этом. Но ты ведь должен видеть, что их приход в наш мир несет с собой опасность. Это против законов природы.

— Ни одно из племен не может мне приказывать. — Мрачный голос духа был полон решительности. — Я не принимаю ничьей стороны.

— Я знаю, мудрый дух, — кивнула Ламет. — Ты один из немногих, кто никому не предан. Это редкость в такие времена. Потому я и доверяю тебе больше всего.