— Не останавливайтесь, держитесь ближе друг к другу! — настаивал Пангур. — Подожмите хвосты, чтобы им не за что было ухватиться. Они нам не страшны, пока мы вместе. И сохраняйте спокойствие!

Но как раз в тот момент, когда Пангур это договаривал, Торко оторвался от группы и помчался к кукурузному полю. За ним рванулась Арабелла. Остальные кошки ударились в панику и тоже побежали через пустырь так быстро, как могли. Круф споткнулся, упал. Риа метнулась не в ту сторону.

— Прекратите, успокойтесь! — требовал Пангур, но кошки пронеслись мимо него.

Только Мати застыл там, где стоял. Черный холод охватил его — это была внезапно возникшая уверенность, что над ними — не просто птицы. Их сердца наполняла тьма, жестокость к таким же, как они сами, таинственные мотивы… Это были посланцы Сюзерена.

— Это Са, — пробормотал Мати.

Домино оглянулся. Сообразив, что его друг прирос к месту, он вернулся и встал с ним рядом.

Пангур и Домино уставились на Тигрового.

— Что ты сказал? — заговорил вожак.

Мати моргнул, выходя из транса.

— Бежим! — крикнул он.

Птицы устремились к ним с чудовищной скоростью — щелкая клювами, выставив изогнутые когти. Их темные перья трепетали в воздухе.

Мати, Пангур и Домино рванулись через поле. Они поднимали фонтаны пыли, земля летела им в глаза. Птицы без труда догоняли их. Одна повисла над головой Мати, и ее мрачная тень накрыла его, легла перед ним.

Потом птица развернулась и спикировала к Мати.

— Осторожней, Мати! — крикнул Домино, отставший на несколько хвостов.

Мати прыгнул в сторону, упал на бок и увернулся от когтей ястреба — острые, как бритвы, когти едва его не задели! Он ощутил дрожь воздуха, когда птица промчалась мимо него. Тут же вскочил, собрав все силы, и стремительно одолел последний отрезок расстояния до кукурузы. Задыхаясь, он упал между ее высоченными стволами. Они поднимались над его головой, обеспечивая укрытие и защиту от злобно щелкавших клювов и холодных ищущих глаз.

Домино рухнул на землю рядом с ним.

— Ты как?

— В порядке, — выдохнул Мати.

— Все здесь? — крикнул Пангур, когда кошки, едва дыша, повалились вокруг него.

И тут пронзительный плач прорезал воздух — плач существа, охваченного горем. От него кошек до костей пробрало холодом, их шерсть от ужаса встала дыбом. Крик был ужасным, он мог принадлежать разъяренному ястребу или какому-то существу из неведомых земель. И Мати не сразу понял, что этот звук издала кошка… что это была Притин.

— Мои котята! — выла она. — Они схватили моих котят!

Мати вскочил. Между стеблями кукурузы он увидел Притин, одиноко стоявшую на открытом поле. Она закинула голову назад, и из ее горла вырывался протяжный крик боли. Два ястреба кружили над ней, держа в когтях перепуганных котят. Они несли их к другим птицам, кружившим выше.

Мати глубоко вздохнул и выскочил из кукурузы, назад на сухую землю. Он неловко подбежал к Притин и остановился перед ней. Поначалу она его даже не заметила.

— Я их верну, — сказал он. — Я их принесу обратно!

Притин опустила голову, с отчаянием посмотрела на Тигрового, сосредоточив наконец на нем взгляд. Пожалуйста, молили ее глаза, но при этом она продолжала страдальчески завывать… пожалуйста, Мати, спаси моих малышей!

Глядя на нее, Мати заколебался. Ему показалось, что вся вселенная собралась в этих ярких зеленых глазах, словно ответы на все вопросы плыли в их сверкающей глубине. В них Мати мельком увидел стебли зеленого цветущего папируса и изгибы реки своего детства. Увидел свою мать, которая пожертвовала всем, чтобы спасти его, и он знал, что эта молодая кошка сделала бы то же самое ради своих котят. Сила ее любви как будто заключала все правильное в этом мире… все хорошее. Эта мысль задержалась в его голове в то время, как его собственные глаза затуманились, а тело расслабилось. Он склонил голову.

Сжавшись на границе поля, нервно высунув влажные носы из-за высоких стеблей кукурузы, кошки увидели нечто изумительное: над головой Мати кружил огромный ястреб, закрывая крыльями небо, а внизу застыла на месте Притин. Ее громкий вой перешел в тонкое, слабое мяуканье. А перед ней упал красновато-коричневый Тигровый. Его тело расслабилось, голова тяжело лежала на передних лапах, как во сне.

Но Мати не спал.

Сначала были только тишина и бесконечные пространства бесконечной черноты.

Потом тьма отступила, дав место темно-синему небу. Тишину нарушило щелканье. Мати повернул голову и увидел открывшийся справа коридор. В его глубине он слышал плач страдающей кошки и потрескивание разгоравшегося огня. Он шагнул вперед, в мир черной тьмы и отчаяния.

Шерсть Мати поднялась дыбом, сердце забилось быстрее. Это был темный коридор, проход, которого он избегал в свои прошлые путешествия по миру полусна. А теперь он вошел в него по собственному желанию. Почему он здесь? Мгновение-другое Мати не мог вспомнить. Он остановился. Услышал хлопанье тяжелых крыльев, низкое шипение и визг, которые могла издавать кошка, а то и человек. Или огромная хищная птица. Вспомнив, зачем он вошел в лабиринты Фьянея, Мати поспешил в темный коридор.

Ворчание тихих голосов зазвучало вокруг него; злые, ехидные голоса произносили слова, не имевшие для Мати смысла:

Напев показался знакомым — от слова «Харакар» у Мати стыла кровь, и он вспомнил вдруг призрачные голоса, которые услышал в тот вечер, когда явился Мифос. Убийца, присланный Сюзереном, пытался завлечь Мати во Фьяней. Возможно, и это тоже ловушка, подстроенная Са Мау? Мати сбился с шага, и тьма поднялась, приоткрыв на мгновение пустое поле и одиноко стоящую Притин. Ее рот был открыт, но плач беззвучен. Тишина скрывала все.

Ястребы уже были высоко, уносили котят за облака.

Остается только одно, подумал Мати.

Он ринулся в полусон. Сильный теплый ветер ударил ему в глаза, их защипало. Тьма сомкнулась вокруг. Мати шел так быстро, как только осмеливался, но шагал осторожно. Щелканье и визг снова нахлынули на него, как прилив. Ощутив под лапами влагу, Мати посмотрел вниз и увидел мелкие лужицы. Темные красные лужицы. Мати оглянулся в испуге. Темно-синий свет угас; проход, что вел к месту соединения трех коридоров, исчез, словно Мати миновал какие-то невидимые ворота. Теперь он был в плену фиолетовых теней.

Жидкость в лужицах потеплела и уже обжигала подушечки лап Мати. Напев вокруг него зазвучал громче. На его фоне Мати слышал протяжный отчаянный плач страдающей кошки, и его сердце готово было разорваться от тоски. Это был голос Притин, прорывавшийся сквозь стены мира полусна, хотя в мире яви из горла Притин не вырывалось ни звука. А во Фьянее ее голос словно попал в ловушку. Если Мати не удастся найти ее котят, этот плач останется здесь навеки. Фиолетовый туман сгущался, и наконец Мати охватила полная тьма. Его лапы пульсировали болью. Крики ястребов умолкли, и только призрачный напев звучал над стонами Притин, отдаваясь эхом в черноте: