Петр смешался и, опустив глаза, невнятно пробормотал:

— А за что вас любить. Я…

— Давай-давай, дальше.

— По правде говоря, ничего хорошего я от вас не видел. Не успело заглохнуть дело по ГСМ, так меня с другого конца зацепили. Бойцы на складе языками чесали, а опер им антисоветскую агитацию начал шить. Я уж не говорю про Макеева. Этот меня с ходу в шпионы записал! Если бы не вы, то червей бы уже кормил!

— Выходит, тебе не за что нас любить? — заключил Рязанцев и следующей фразой снова поставил Петра в тупик: — А уж ненавидеть нас и советскую власть причин было более чем достаточно.

— Как?! Вы что?!

— Вот тебе и решение проблемы с абвером.

— То есть… — Петр осекся и в следующее мгновение, просветлев лицом, воскликнул: — Павел Андреевич, я все понял! На этом строить легенду!

— Совершенно верно! Ничего не надо накручивать, только боком выйдет! Будем идти от жизни.

— А если сюда еще Макеева приплести, то точно поверят.

— Плети-плети. И не стесняйся костерить нас на чем свет стоит, — с улыбкой произнес Рязанцев и предложил: — А теперь чайком побалуемся.

В тот день к обсуждению операции они больше не возвращались. Рязанцев дал Петру время отдохнуть и как следует осмыслить ситуацию. Но гибкий и изобретательный ум разведчика не знал покоя: утром он предложил Рязанцеву легенду внедрения в абвер. Опытному контрразведчику в ней почти ничего не пришлось исправлять. В оставшееся до заброски время Петр с Кулагиным занялись изучением маршрута выхода в расположение гитлеровцев и доработкой способов связи.

12 января Рязанцев доложил в Особый отдел фронта о готовности зафронтового агента Гальченко к участию в операции «ЗЮД» и уже вечером получил разрешение на ее проведение. В ночь с 14 на 15 января Петр под видом дезертира-перебежчика перешел линию фронта. Его появление в блиндаже гитлеровцев вызвало переполох. Мордастый фельдфебель схватился за автомат, остальные застыли свечками и таращились, как на страшное приведение, обросшее густой щетиной и оттого имевшего еще более зловещий вид, русского старшего лейтенанта.

— Сталин капут! — произнесен Петр и, появившаяся в его руках листовка-пропуск, которые с самолетов разбрасывались над позициями 6-й армии, вывела гитлеровцев из ступора. Фельдфебель опустил автомат и тупо уставился на него — живые советские офицеры не каждый день появлялись в блиндаже. В следующее мгновение чужие руки обшарили карманы Петра, а затем развернули лицом к керосиновой лампе.

— Сталин капут! — снова повторил он и с напряжением ждал, что последует дальше. Фельдфебель наклонился к прыщеватому щуплому солдату и что-то сказал тому. Солдат подался к оружейной пирамиде, выдернул автомат и, ткнув стволом в спину Петра, приказал:

— Шнель!

Они выбрались из блиндажа, прошли по лабиринту траншей, затем долго продирались через густой кустарник, когда, наконец, впереди, в призрачном лунном свете, не показались нахохлившиеся под снежными шапками строения — контора бывшего шахтоуправления «Славянскуголь». В ней размещался штаб. Цепь постов на подступах, дзот на въезде во двор, несколько машин и самоходка, стоявшие под маскировочным покрытием, подтвердили догадку Петра. Здесь, в одном из кабинетов, должна была решиться дальнейшая судьба его и операции.

Шло время, а его продолжали держать в коморке подвала. Холод безжалостно терзал окоченевшее тело. Спасаясь от него, Петр энергично тер руками лицо и приплясывал на месте, но это не спасало. Мороз усиливался, и, казалось, начала стыть не только кровь в жилах, но и мысли.

«Скорее бы все закончилось! Скорее!» — думал Петр и прислушивался к тому, что происходило в подвале. Как сквозь вату, до него донесся лязг засова, скрип двери: в проеме возник часовой и повел стволом автомата. Петр подчинился, на непослушных ногах протащился по длинному коридору и поднялся на этаж. В лицо ударила струя теплого воздуха, и он жадно вдохнул. Холод, тисками сжимавший горло и грудь, отпустил, туманная пелена, застилавшая глаза, рассеялась, и перед ним возникла обитая железом дверь. Он перешагнул порог и оказался в просторном кабинете, когда-то принадлежавшем директору шахтоуправления. Об этом напоминали настенные часы и массивная настольная подставка с шахтерской символикой. В кабинете находилось трое: майор, капитан и невзрачный субъект в гражданском костюме — переводчик.

Петр повернулся к старшему — майору. Тот, вальяжно развалясь на диване, смерил его равнодушным взглядом. Замызганный, в изодранной шинели советский офицер, похоже, не вызывал у него интереса, он брезгливо поморщился и, что-то сказав капитану, вышел из кабинета.

«Абвер? Тайная полевая полиция?» — пытался определить Петр принадлежность капитана, но никак не мог сосредоточиться — его бил озноб.

— Фамилия, имя? — заученно произнес переводчик.

— П-прядко Петр Иванович, — с трудом выговорил Петр.

— Звание, часть, должность?

— Старший лейтенант. Начальник Головного склада горючего 5-й армии Юго-Западного фронта.

— С какой целью перешел линию фронта?

— Не хочу воевать за Сталина и большевиков.

— Почему?

— Они мне всю жизнь изговняли!

— И что дальше? — задал вопрос капитан.

Обругав еще раз Сталина и советскую власть, Петр перешел к легенде прикрытия. Она не заинтересовала капитана. Не дослушав до конца, он остановил переводчика и потребовал: пусть сообщит данные о численности и расположении советских частей на участке 52-го армейского корпуса. Ответы капитана не удовлетворили, и он окончательно потерял интерес к допросу. Петра выставили из кабинета и поместили в тесную коморку. Там, под присмотром часового, он изложил все письменно и дополнительно указал на наличие близких связей среди командования дивизии. Но и после этого гитлеровская разведка никак не отреагировала на советского офицера-перебежчика. Петра включили в общую команду военнопленных, и с наступлением дня она под конвоем вышла в Славянск.

Поздним вечером 16 января колонна военнопленных, измотанная долгим переходом, вползла в пригороды. От усталости Петр едва держался на ногах: остатки сил забрал раненый красноармеец — последние километры беднягу пришлось нести на руках. Злобный лай сторожевых псов известил пленных: одни мучения для них закончились, впереди ждали новые. Из морозного полумрака почерневшими от непогоды зубьями трехметрового забора ощетинился сторожевыми вышками сборно-пересыльный пункт. В этом адском котле перемалывались жизни сотен невинных. Каторжный труд, издевательства охраны и жизнь впроголодь в считанные дни превращали военнопленных в доходяг.

Судорожно извиваясь, колонна вползла в ворота лагеря и растеклась по баракам, чтобы пополнить армию рабов. Вермахт нуждался в новых пушках и танках, а ненасытное чрево крупповских заводов требовало все больше угля, руды, и потому жизнь лагерника ничего не стоила. Конвейер смерти не останавливался ни на минуту, бригады пленных долбили в отвалах кирками и ломами смерзшуюся породу, выковыривали уголь, грузили в тачки, по хлипким доскам поднимали на высоту и сваливали в вагоны.