Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отряд, зажатый между дорогой и рекой, пытался вырваться из кольца. Но гитлеровцы, подтянув минометную батарею, принялись бить прямой наводкой и отсекли все отходы к лесу. Спасение было за рекой, и те, кто уцелел, решились на отчаянный шаг — прорываться к мосту. Петр поднял бойцов в атаку. Смяв первую цепь гитлеровцев, они вырвались на мост: впереди, в десятке метров, начинался спасительный берег, и тут с обеих сторон на них обрушился кинжальный огонь пулеметов. Западня, устроенная Струком, захлопнулась. После этого гитлеровцы бросили в бой полицаев.
Пьяная орава в черных бушлатах, сотрясая воздух отборным матом, высыпала из перелеска и устроила безжалостную охоту на измотанных боем и голодом красноармейцев. Они, израсходовав все патроны и гранаты, не собирались сдаваться и бросились в рукопашную. Клубок человеческих тел, изрыгающий проклятия и стоны, скатился в болото. Зловонная жижа отбирала последние силы у раненых и слабых, на другой берег вместе с Петром выбралось всего девять человек.
Все это и истязания, которым подверглись попавшие в плен красноармейцы, излагал Струк в своих показаниях. У Петра уже не оставалось сил читать дальше. Он швырнул на стол эти, казалось, сочащиеся кровью его бойцов листки и заметался по комнате. В нем все клокотало от ненависти к предателю. Отбросив штору в сторону, он закричал:
— Зина, самогону!
Голос, а больше вид Петра напугал ее. Всплеснув руками, она воскликнула:
— Божечка, та шо ж случилось? Петро, на тебе лица нэма!
— Самогон! Самогон давай! — твердил он и молотил кружкой по столу.
— Щас, щас! — запинаясь, повторяла она, трясущимися руками достала из кладовки бутыль и плеснула в кружку.
— Себе тоже! — потребовал Петр.
— Лью! Лью! Только успокойся, милок.
Бутыль в руках Зинаиды ходила ходуном. Струя самогона лилась мимо рюмки, падала на стол и руку Петра. Он не замечал и не чувствовал этого. Боль о погибших, растерзанных в застенках гитлеровцев товарищах, и лютая ненависть к предателю Струку терзали ему душу. После второй кружки самогона стены, мебель и Зинаида поплыли перед глазами: калейдоскоп лиц живых и мертвых стремительно набирал скорость и закручивался в огромную бездонную воронку — он провалился в нее.
Очнулся Петр от боли — спазмы перехватили горло, и открыл глаза. Полоска света, сочившегося через неплотно задернутую штору, упала на лицо — это Зинаида спозаранку растопила печку и разогревала мешанку для теленка. Тряхнув головой, он, нетвердый на ногах, вышел в горницу. Его вид говорил сам за себя.
— Выпей рассольчика, Петро Иваныч. Выпей, сразу полегчает, — отложив кочергу в сторону, захлопотала вокруг него Зинаида.
Петр пил до тех пор, пока не прошли сухость в горле и дрожь в пальцах, а затем возвратился к себе в комнату. Отлежавшись, принялся приводить себя в порядок: выбрился до синевы, поменял подворотничок на гимнастерке и после завтрака, полный решимости, он направился в Особый отдел. Дежурный — им оказался Семенов — без задержек проводил в кабинет Рязанцева. Тот, несмотря на ночную поездку к линии фронта, как всегда, был подтянут и, крепко пожав руку, предложил:
— Проходи, Петр Иванович, присаживайся, почаевничаем!
— Спасибо, Павел Андреевич, я позавтракал, — отказался Петр.
— Присаживайся, присаживайся! По тебе вижу, разговор предстоит серьезный.
Петр промолчал, присел на табурет, положил на стол папку и замялся, не зная с чего начать. Рязанцева пододвинул ее к себе и, стрельнув в него испытующим взглядом, спросил:
— Изучил?
— Лучше бы не читал! До их пор тот бой у моста стоит перед глазами.
— Да-а-а, попали вы в мясорубку, — посочувствовал Рязанцев.
— Не то слово.
— А все из-за одного мерзавца. Но этого могло и не быть, если бы…
— Павел Андреевич, я не пацан! Я все понимаю! — перебил Петр и, потупив взгляд, обронил: — Извините за вчерашнее, вел себя, как последняя…
— Перестань!
— Обещаю, заднего хода не будет! Я пойду на задание!
— Другого ответа я от тебя не ожидал, — в голосе Рязанцева зазвучали теплые нотки, и суровые складки, залегшие у губ, разгладилась. Он деловито зашелестел документами, нашел лист со списком сотрудников абвергруппы 102 и данными, которые удалось собрать контрразведчикам, и, потрясая им в воздухе, спросил:
— Что скажешь об этом зверинце?
— Клейма негде ставить! Ненавижу! Попадись мне, убил бы на месте! — заявил Петр и грозно сверкнул глазами.
— А вот это для разведчика уже плохо. Ненависть — плохой советчик. Запрячь ее подальше!
— Как? Понимать — понимаю, а сделать… — и Петр развел руками.
— Надо, Петр Иванович! Абверовцы — они, как те собаки: чужака за версту чуют.
— Ну вот, а мне с ними в одной стае бегать, да еще подвывать. На этом и боюсь сорваться.
— С таким настроем — да, но… — Рязанцев задумался, а затем огорошил: — Помнишь, в сороковом тебя вызывали в Особый отдел по недостаче на складе ГСМ? — и, не услышав ответа, спросил: — Что тогда было на душе?
Петр помрачнел и глухо обронил:
— Не хочу даже вспоминать.
— А все-таки?
— Честно?
— Конечно!
— Я бы таких, как Рохлис, и близко к органам не подпускал!
— Всяко бывает, как говориться, в семье не без урода. Но дело не в нем, а в тебе. Так все-таки, что думал? — возвратился к своему вопросу Рязанцев.
Петр замялся.
— Ну, говори-говори, дело-то прошлое, — мягко, но настойчиво подталкивал его к ответу Рязанцев.
— Враги пробрались в советскую власть, чтобы веру в нее у народа подорвать.
— Та-а-ак, с врагами понятно, а как с властью?
— В каком смысле?
— В прямом. Что о ней думал?
— Э-э-э, — не знал, что сказать Петр.
— Наверно, обида была? Ты ей верно служил, а она тебя под трибунал.
— Не, Павел Андреевич, я ее с Рохлисом не путал.
— Оставь его в покое! Если думаешь, я старое решил ворошить, то ошибаешься.
— Павел Андреевич, о чем вы? У меня этого и в мыслях нет! Вы меня, можно сказать, с того света вытащили. Я вам по гроб обязан! Я…
— Перестань! Речь не обо мне, а о том, как тебе выполнить задание и живым вернуться. А для это надо с одним важным вопросом разобраться.
— Каким?
— Скажу, но сначала ответь: как ты относишься — нет, не к Рохлису — с ним все понятно, а в целом к органам?
— Н-у-у, как и все.
— Это не ответ. Боялся? Ненавидел? Ну, уж точно, не любил, — продолжал допытываться Рязанцев.