Вдруг Марк услышал сзади шорох, будто кто-то крадется. Обернулся — никого. Снова шорох, но он не стал обращать на него внимания и ускорил шаг по направлению к дому. В воздухе запахло грозой. Стремительно темнело, лес накрывали сумерки. Из деревни тянуло запахом дыма, лаяли дворовые псы, и это был для него ориентир, хоть непонятно, отчего ему стало жутковато в сереющем лесу. Треск сучьев, раздавшийся прямо за спиной, заставил его резко обернуться. От неожиданности Марка передернуло, как от удара током. Всего в метре от него стояла старуха в лохмотьях. Увидев его наполненные страхом глаза, она начала хохотать безумным смехом, обнажив беззубые десны и выкрикивая матерные слова. Марк не мог сдвинуться с места, на расстоянии несло запахом мочи, она громко визжала, крутилась волчком, и он различал среди жуткой брани: «Вернулся! Ха-ха-ха-ха-ха! Вернулся! Жег, жег бумаги! Я все видела. Я все время за твоей спиной! Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Убийца! Вор! Убийца! Вор! Ха-ха-ха-ха!» Он замер, пытаясь вспомнить, что ему напоминают вопли юродивой. Но внезапно та прыгнула на него, схватила за рукав куртки и повисла на нем, вцепившись зубами. Он очнулся, изо всех сил отшвырнул ее и, задыхаясь, бросился бежать, не разбирая дороги. Черепная коробка трещала, и казалось, сделай он чуть больше усилий, она разлетится по швам, и сосуды, натянутые, как морские канаты, лопнут и повиснут. Дикий животный страх настолько охватил его, что Марк не видел ни деревьев, ни корней, падал, ударялся, вскакивал через секунду, как киборг, не замечая боли, бежал дальше, и живот его пульсировал, отбивая такт его скачкам.

Владлену разбудило чувство острой ненависти. Выдернуло из сна, как страшное видение или резкий звук. А может, действительно что-то приснилось, только этого она не помнила, осознавая лишь то, что видит в реальности. А в реальности были предрассветная мгла за окном и комната, которую ей выделила Ольга. Скорее каморка, в которой помещались только дурацкая скрипучая кровать с лакированными дээспэшными спинками и неудобным матрасом, старая тумбочка да стул. Ненависть породило чувство униженности, которое она испытывала в этом доме и до поры сдерживала, но сейчас оно прорвалось обжигающей волной. Она вдруг осознала, как ей мерзка эта зарвавшаяся, никчемная, больная бабенка, строящая из себя барыню. Голова Владлены походила на помойное ведро: мысли, расталкивая друг друга, роились в мозгу, похожие на грязных червей в протухшем мусоре, и пожирали свою хозяйку. Если бы кто-нибудь решился и выловил их и разложил по порядку, то получились бы примерно такие рассуждения: «Мерзкий адвокатишка относится к ней исключительно как к подавалке, надменно и не обращая внимания. Ольга строит из себя благодетельницу. А сейчас, когда завещание уже переписано на нее, она делает это в удвоенном размере. То есть, с одной стороны, интеллигентка хреновая ведет себя очень вежливо, с другой — всем своим видом выражает снисходительность и что „домработница“ должна знать свое место и почтительно относиться к хозяйке. Ха-ха! А хозяйка-то уже она. Ладно, ладно. Стоило прибирать дерьмо мнимой профессорши, чтобы поиметь чудесную дачку и квартиру». Владлена не зря сделала ставку на Ольгину любовь к мужу, ее сентиментальность, склонность к мистике. «Гриша ей Владлену послал!» Ее и кошку. Просто ухохотаться можно от смеха. Сама Владлена очень хорошо понимала причину Ольгиных страданий по покойному. Вшивая интеллигентка без мужа была никто, даже яичницу не умела приготовить. Чем она вообще мужика кормила? Небось он не жрал ничего, вот и помер. По сути Владлена заменила Ольге Гришу. Но очень, очень ловко заменила. Молодец. Что было б, если бы не маленькая война, спровоцированная ею между адвокатом и кошкой? И не подключившийся к ней маразматический Ольгин мозг? Кто же в здравом уме напишет завещание на абсолютно незнакомую бабу из-за того, что некому больше доверить кошку, которая, кстати, в первый же день Владлениного вступления в наследство получит пинок под зад вместе с пресловутыми старыми кустами жасмина и сирени. Уж больно эта чертова Ляля, посланная Гришей с небес, неприятно смотрит, относится к ней надменно и тоже считает ее шестеркой, да и наверняка знает кое-что о маленьких Владлениных проделках. Она с наслаждением отнесет Лялю куда-нибудь подальше в лес и там бросит. И это будет ее моральная компенсация за те унижения, которые она испытала в этом доме. Но скоро ли подохнет эта баба, вот в чем вопрос? Если раньше Владлена еще могла Ольгу как-то терпеть, то сегодняшнее утро показало, что критическая точка уже наступила. А вдруг ей придется жить с этим невыносимым чувством год или два? Осознавать, что вот оно, все уже почти твое, огородик, квартира, но на самом-то деле ни разу не твое. И чувствовать на себе этот снисходительный взгляд благодетельницы и подскребать за ней грязь, стирать белье. Ей был отвратителен даже запах Ольги. А может, хозяйке помочь, так, аккуратненько. Никто и не узнает. К врачам она ходить не хочет, состояние нестабильное. Но вдруг Владлена не сдюжит, сорвется, и тогда эта взбалмошная, ни на что не годная сучка снова перепишет завещание, а этого допускать нельзя. Да, помочь, помочь ей, пусть отправляется к своему Грише и передаст ему привет от родственницы… Владлена подскочила на кровати. Господи! О чем она думает… Ей стало страшно. Страшно от того, что она может это сделать в реальности, а не в мыслях. Надо взять себя в руки. Она умылась прохладной водой и приступила к своим обязанностям.

Первое, что сделала домработница, когда увидела лежащую на полу мертвую хозяйку — кинулась в комнату к Марку. Странно, но адвоката не было, хотя вещи и машина находились на месте. Отличный повод пошарить в его вещичках. Зайдет, так что ж? Он ей теперь не указ. Она здесь хозяйка. Владлена, вся дрожа, осмотрела комнату и ничего интересного, кроме портфеля и папки, не обнаружив, открыла папку и по мере того, как становился понятен смысл бумаг, которые она перебирала, ее лицо приобретало пунцово-красный оттенок, вены на висках набухали и наливались темно-синим цветом. Она пыталась освободить от спортивной кофты мгновенно взмокшее тело, но рука не слушалась, а в другой она держала папку. Тяжело плюхнулась на кровать, положила папку рядом с собой, стала сдирать с себя проклятую олимпийку. «Сейчас, сейчас сниму и перечитаю, может, мне показалось. Сколько лет она в ней ходит, протертой на локтях. И уже могла бы купить себе нарядную кофту. Но нет! Обманули, скоты, твари». Все это она говорила вслух, но не замечала, потом воздух перестал поступать в легкие, слова застряли в глотке. Она, как рыба, открывала безмолвный рот в надежде ухватить хоть глоток, а потом повалилась назад, больно ударившись головой о стену, но этого не заметила.

Резкий запах нашатыря шибанул в нос и, когда достиг мозговых рецепторов, Владлена открыла глаза. Перед ней, с мокрой ваткой в руке, стоял человек, который теперь стал ее самым главным врагом. Он спокойно смотрел на нее и ждал, пока «подавалка» придет в себя. Она пошарила рукой. Папки рядом не оказалось. Надо было сразу все порвать. Тогда бы не досталось никому. Как переменчива жизнь. Какие-то пару часов назад Владлена уже была хозяйкой дачи, московской квартиры и огородика, а теперь она снова чужая прислуга. Как близко было исполнение мечты — палец протянуть, и вот в один миг она почувствовала себя разбитой, раздавленной, старой обрюзгшей бабой. «Надо бороться, надо. Еще не все потеряно». Была обнадеживающая строчка в завещании. Эта дохлая селедка ее обманула, пообещала золотые горы, а потом удостоила горсткой меди. Унизила. Они же собирали документы, ее паспорт, просили подписать там, тут. Владлена видела, что завещание составлено на нее. Так обмануть и все разрушить! Но еще есть шанс восстановить справедливость. Кто убирал за Ольгой дерьмо, неужели этот седой зануда? Нет, убирала она, Владлена, кормила, поила, читала книжки, выслушивала ее тупые занудства. Значит, все должно достаться ей, и только ей. И Коленьке. Он ей не простит такого промаха. Надо действовать. Надо бороться. Все эти мысли роились в ее голове, пока Владлена пыталась сесть на кровати. Руки не слушались и подгибались, тело стекало.