на той же неделе Джейн лежала на больничной койке в положении эмбриона, а я делал отверстие между ее позвонками. Я воткнул иголку в нижнюю часть ее спины между позвонками и соединяющей их продольной связкой, сквозь твердую мозговую оболочку, и нервы отошли от острия иглы, как расплывается в сторону рыба рядом с местом, где вы вошли в море. Спинной мозг заканчивается в области поясницы и в форме конского хвоста расходится отдельными нервами, что дает возможность безопасно набрать спинномозговую жидкость с помощью спинномозговой пункции. Это та самая жидкость, в которой находится головной мозг. Я хотел набрать небольшое количество, чтобы отправить в лабораторию на анализ, во время которого патологоанатом смотрит на жидкость в микроскоп, проверяя на наличие раковых клеток. Даже если бы зафиксировали только одну такую клетку, это означало бы, что у Джейн есть диагноз — канцероматозный менингит. Если раковые клетки будут обнаружены, значит, опухоль распространилась на мозговые оболочки — тонкие ткани, окружающие и защищающие головной и спинной мозг. Спинномозговая жидкость должна быть прозрачной. Но вот у Джейн она была совсем другой. В этой жидкости было так много раковых клеток, что она напоминала содержимое стеклянного шара с хлопьями искусственного снега. Дело было очень плохо. Это был не снегопад в Лондоне, а радиоактивный пепел над Чернобылем.

Джейн прожила четыре года после того, как рак перекинулся на ее головной мозг, поэтому она была благодарна за подаренное ей время. Она прекрасно понимала, что живет взаймы и могла бы уже давно умереть. Она чувствовала себя спокойно и радостно, потому что прожила гораздо дольше, чем ей пророчили до того, как она познакомилась со мной, своим главным онкологом. Когда Джейн впервые пришла ко мне, она была немного удивлена: почему женщина с раком груди оказывается на приеме у нейрохирурга?

На протяжении всех этих лет мы говорили с ней о ее судьбе, которая уже предрешена. Не было никакого сомнения в том, как закончится этот сценарий. У нее была четвертая стадия. У нас имелось достаточно времени для того, чтобы хорошо понять друг друга и обсудить неизбежное, однако конец истории все-таки был слишком непредсказуем. Распространится ли рак на печень или другие органы? Какие еще могут возникнуть осложнения? Наконец, уйти можно по-разному. Мы никогда не говорили о канцероматозном менингите, а только о достойном конце жизни, который бы прошел по ее собственному плану.

Увидев ее странную несимметричную улыбку, я рассказал Джейн о своих подозрениях. Я уже рассмотрел мутную спинномозговую жидкость, когда она повернулась ко мне из своей позы эмбриона. Она не хотела ждать отдельного посещения клиники, чтобы узнать правду. Она хотела знать сейчас и имела на это полное право. Все, что ей было нужно, она считала по выражению моего лица. Мне даже не надо было ничего говорить вслух. Пациенты всегда все понимают, они узнают все без слов, по одной вашей энергии. Она сделала глубокий вдох и криво улыбнулась.

Спустя несколько минут, совладав со своими чувствами, она сказала: «Полагаясь на твои умелые руки, будем надеяться, что дотяну до Рождества». Она говорила о моих руках чисто в метафорическом смысле. Она знала, что никакая операция ей не поможет. Дело было летом, и она понимала, что жить ей осталось считаные месяцы. Тем не менее она надеялась на то, что мы можем выиграть еще немного, как произошло и ранее, когда у нее были метастазы в головном мозге и врачи не давали ей больше года.

Потом на протяжении нескольких месяцев меня преследовала идея фикс: я думал о биологическом нарративе того, как рак груди распространяется в аквариум плавающего в черепе мозга. Это худшее место, в котором может появиться рак. Некоторые люди с четвертой стадией живут десятилетиями. Многие живут годы. Но когда раковые клетки появляются в спинномозговой жидкости, пациенту остается всего несколько месяцев. Не имеет значения, где возникло онкологическое заболевание, но, если оно попадает в жидкость, в которой находится головной и спинной мозг, начинается канцероматозный менингит — диагноз, перед которым сдаются даже лучшие онкологи. Выражение беспомощности и разочарования появляется на лицах даже самых опытных врачей, когда те слышат этот диагноз.

Раньше мы не назначали никакого серьезного лечения пациентам с канцероматозным менингитом. Считалось, что бороться с таким диагнозом совершенно бесполезно. Даже в наше время многие онкологи считают операцию, которую я сделал Джейн на головном мозге, слишком радикальной и агрессивной. Многие врачи придерживаются мнения, что не стоит оперировать онкологию, которая распространилась в мозг. Но я не думаю, что та операция была излишне агрессивной, да и Джейн так не считала. Когда она спросила меня, что можно сделать по поводу онкологии в спинномозговой жидкости, мой ответ многие врачи сочли бы излишне пассивным. «Может быть, ничего и не надо делать», — сказал я. Джейн часто говорила мне, что я должен буду ей сказать, когда «настанет время уходить». В этих случаях я обычно отвечал ей: «Мы вместе дойдем до этой черты», а она качала головой и произносила: «Когда настанет время уходить, я хочу, чтобы ты мне об этом сказал».

Разговор об уходе состоялся, когда ее онкологи, специалисты по раку груди, положили Джейн в больницу для обследования. Они предлагали ей паллиативную химиотерапию, от которой она бы стала немного лучше себя чувствовать, но не прожила бы дольше. Она понимала, что дополнительные сеансы химиотерапии только для того, чтобы ей стало чуть лучше, — вещь совершенно бесполезная для нее, а также для ее планов.

Тогда, лежа в больнице, она спросила меня: «Что, уже пора?» Я два раза кивнул, она один раз кивнула мне в ответ и сделала глубокий вдох. Потом медленно выдохнула. Было видно, что она решилась. Рак наступает неустанно, без передышки и перерывов.

Я хотел обговорить с ней еще один вопрос. Мне надо было выяснить, готова ли она пойти еще на одну, последнюю операцию, которую проведут спустя всего несколько часов после ее смерти. Это очень непростой разговор, но эту тему я поднимаю и с другими пациентами на четвертой стадии. Дело в том, что рак сеет семена собственной гибели, и ему уже не хватает места для роста. В каждом случае рак убивал своего хозяина — моего пациента. Но даже после смерти больного сам рак живет еще шесть часов, что дает нам немного времени для вскрытия опухолей.

После того как мы забираем раковые клетки у уже умерших пациентов, мы можем бесконечно выращивать их в лаборатории. Тяжелые формы заболевания — такие, как у Джейн, — традиционно считались неизлечимыми, поэтому проводили крайне мало исследований метастазов