– А что я должен думать? – разозлился Алексей. – Мне кто докладывал?

Милицейский оперативник с обожженным лицом невозмутимо отчитался: дверь вскрыта аккуратно, в комнатах бандиты почти не наследили (неужто разулись?) Женщину убили сразу, чтобы не шумела, полковника оттащили на кухню, слегка придушив, там и приступили к беседе. Убивали долго, выпытывая сведения. Когда все выжали, подошли сзади, сдавили горло и держали, пока полковник не перестал дышать.

Произошло это ночью – от часа до четырех. На вопрос, что мог знать полковник, прокурорские бледнели и тяжело вздыхали. Пленные могли молчать на допросах, но недолго. Все истории о героически молчащих партизанах и военнослужащих Красной Армии – пропаганда. Дело лишь в квалификации экзекуторов.

Прибыл лейтенант НКВД, ответственный за охрану квартала на Мясоедовской, уставился на тело, побледнел, уже явственно представляя свою дальнейшую судьбу.

Последующие события напоминали дежавю. Лавров доложил по телефону вышестоящему начальству. Буря в стакане осталась за кадром.

«Ладно, это мы переварим, – изрек, справившись с гневом, полковник Лианозов. – Но не пора ли что-то начать делать, майор, пока немецкая разведка не надорвала с нас свои животы?»

Расследованием занялась военная прокуратура и сотрудники ГБ. Часть группы убыла на рабочие места. Лавров и Казанцев ненадолго задержались в качестве сторонних наблюдателей – благо корочки позволяли. Все шло по ранее расписанному сценарию: в подвале обнаружили лаз в катакомбы. В подземелье спустилось отделение автоматчиков. Через несколько минут донеслись глухие взрывы, стрельба. К счастью, сержант, проводивший операцию, дружил с головой и быстро вывел людей из-под огня, рискуя нарваться на гнев командиров.

Грязные, как чушки, красноармейцы выбирались из катакомб, сыпали матерками. Вытащили двух раненых, стали перевязывать. Прибежал нетерпеливый капитан, стал махать руками. Побледневший сержант оправдывался: приказа умирать не было, бойцы попали в засаду и дали отпор. Внизу галерея, объезда нет, проход заминирован. Там завязнет даже батальон. Капитан кричал, что отправит сержанта под трибунал, приказывал вернуться в катакомбы.

– Капитан, уйми свои страсти, – посоветовал ему Лавров, предъявляя удостоверение. – И думай башкой, а не тем местом, которое ищет приключений. Сержант все правильно сделал, оставь его в покое. Вздумаешь наказать – узнаю и сам тебя накажу. Хочешь сделать доброе дело – прикажи заложить взрывчатку в ближайшее узкое место – там, внизу. Хоть одну лазейку мы закроем. Что стоишь, моргаешь? Действуй, кругом-бегом…

Подробности неизвестны, но в НКВД, ГБ и армейские структуры спустили циркуляр: враг не дремлет. В городе действует купная банда, опирающаяся на бывших полицаев и людей, близких к немецкой разведке. Утаить шило в мешке было невозможно. Банда хорошо осведомлена, имеет разветвленные щупальца, а также своих людей в советских, партийных и военных кругах. Боевые группы находятся в катакомбах, где имеют оборудованные базы. Все органы власти должны проявлять максимальную бдительность. Патрулям – присматриваться к гражданам. Бледный цвет лица – основание для задержания. Простуженность, сопли, кашель, «подкопченный» вид – из той же области. Самовольно в катакомбы не спускаться. У немцев не получилось выкурить партизан, теперь у советской власти не получится выкурить врага – без должной подготовки и сведений…

Сутки прошли в кропотливой работе. Оперативники рылись в архивах, куда-то уезжали, опрашивали людей. От уймы нужных и ненужных сведений кружилась голова. Приходилось исписывать массу бумаг, делать пометки в блокнотах.

Ночь на Молдаванке прошла спокойно, посторонние в окна не лезли, посягательств на входную дверь не было. Майор спал в обнимку с пистолетом, ухитрялся контролировать процесс сна. Под утро забылся, в панике вскочил, уставившись на часы. Вот так и гибнут лучшие из лучших, теряя бдительность!

Роза Леопольдовна, как обычно, ругалась с дядей Борей, а также с Агнией Соломоновной, проживавшей на другой стороне дома. Шалава Галка куда-то убежала с первыми петухами – заспанная, злая, но при полном марафете и даже в чулках. «Только хвостиком махнула, – прокомментировал ее исчезновение курящий на балконе Чепурнов. – А у вас как дела, майор? Все в порядке на ниве материального и вещевого обеспечения? Нервный вы сегодня, смотрите подозрительно – приснилось чего?»

«Лева, оставь в покое этот стул! – разорялась в дальнем конце дома еврейская мама. – Не надо его никуда переворачивать, разве я просила об этом? Может, сделаем, наконец, как скажет мама?»

Марина Одинцова выскочила на балкон, забрала высохшее белье, украдкой улыбнулась майору и испарилась. И уже через пару минут спешила через подворотню на работу, припадая на больную ногу…

– Позвольте подвести первые итоги, товарищ майор? – деловито сказал лейтенант Чумаков, когда Лавров прибыл в отдел.

– Они же – последние, – ухмыльнулся Осадчий.

– Приятно, когда подчиненным есть что сказать, – похвалил Алексей. – Родили ребеночка, товарищи офицеры?

– Уродец какой-то родился, товарищ майор. – Казанцев почесал выбритый висок. – Но другого нет, просим любить и жаловать. В городе незадолго до окончания боевых действий насчитывалось пятнадцать партизанских отрядов. Фактически их было больше – оккупация продолжалась два с половиной года, карательные акции шли почти постоянно, партизан блокировали и уничтожали. Практически все они действовали в катакомбах – каждый отвечал за свой сектор. Даже под Аркадией шла война – партизаны атаковали санатории, где лечились немцы с румынами, пляжи, не давая врагу спокойно загорать и купаться. Количество бойцов в отрядах разнилось – иногда их было не больше десятка, в других случаях численность зашкаливала за полусотню штыков. Партизаны орудовали на Пересыпи, в порту, на Молдаванке, под старым и новым городом, в отдаленных районах – в общем, везде. Немцы и румыны травили их газом, пытались блокировать в катакомбах, внедряли своих людей, а потом заманивали в ловушки. Группы менялись – вместо уничтоженных появлялись новые. Действовал подпольный обком, подпольные райкомы и так далее. Коммунисты шли впереди, сплачивали людей, показывали пример. За девятьсот дней погибли три тысячи партизан и подпольщиков. У каждой группы имелись свои подземные маршруты, свои каналы доставки раненых на поверхность, пути снабжения, свои проводники и информаторы во вражеских структурах. Неоднократно предпринимались попытки объединить разрозненные группы, привести их, так сказать, к общему знаменателю, но ничего хорошего из этого не выходило Может, и к лучшему – иначе провал был бы обеспечен, ведь отследить один отряд куда сложнее, чем мелкие разрозненные группы…

– Вот нам и ниточка, – перебил Алексей. – Кто больше всех ратовал за объединение…

– Те давно уже мертвы, – крякнул Казанцев. – Один из заместителей первого секретаря обкома товарищ Карпенко, председатель Приморского райсовета товарищ Дятлов… Но эти сведения не имеют для нас прикладного значения. Мы установили фактически достоверно: в феврале-марте текущего года под Одессой насчитывалось пятнадцать партизанских групп, четыре группы были разгромлены накануне нашего наступления, это, возможно, результат деятельности фиктивного партизанского отряда…