– Теперь вы представляете нашу задачу. Эта компания никуда не делась, она здесь, в городе. Предатели рядятся под добропорядочных граждан, выставляют себя фронтовиками, борцами с оккупантами. А на деле – «пятая колонна», убивающая нас по ночам. Для начала нужно проанализировать все партизанское движение в Одессе, составить список отрядов – даже немногочисленных групп. Реестр, так сказать. Побеседовать с людьми – в основном они здесь, никуда не делись. Ни в коем случае не проговоритесь, будто нам известно про фиктивный партизанский отряд. Врите что попало. Пусть подозревают, правду все равно не узнают. Как будут готовы списки, начать отсев. Если человек воюет с 41-го или 42-го, если у него добрая репутация, которую могут подтвердить многие люди, и все это подтверждается документами… такого, разумеется, исключим. Всю массу людей перебирать бессмысленно, начнем с командиров. Будьте психологами, как бы ни претило это слово, составляйте психологические портреты. Смотрите, кто врет, мотайте на ус. Наша группа работает только по этому направлению – оно важнейшее. Про остальные дела забудьте, СМЕРШ – это не только мы с вами. О чем задумался, Казанцев? Вспоминаешь, что гласит по этому поводу мудрость веков?

– Причудливо как-то, товарищ майор. Нет, теоретически такое возможно. Ну что ж, давайте поиграем.

– В ля-миноре, – ухмыльнулся Бабич.

– Это факт, и смотрите не проколитесь. Сведения конфиденциальные, о деле – никому, даже коллегам и вышестоящим лицам. Работу начинаем с утра – вдумчиво и кропотливо. Не забывайте, нас считают одиозной структурой, поэтому для нас открыты все двери. Допустимы ситуации, когда цель оправдывает средства. Использовать все возможные каналы, вплоть до уголовных. Увы, мы не милиция, стукачей в уголовной среде не держим – поэтому допускаю использование втемную сотрудников РКМ. Повторяю, втемную. Теперь давайте по очереди – где вас найти в неслужебное время.

Он открыл блокнот, приготовил карандаш. Семейные в отделе имелись, но жены, слава богу, находились далеко. Осадчий и Чумаков проживали в офицерском общежитии недалеко от Управления, для их вызова требовался лишь телефонный звонок на вахту. Казанцеву предоставили комнату в коммунальной квартире через дорогу от них – в коридоре также имелся телефонный аппарат. Лучше всех устроился Бабич: он жил в том же доме, что и Казанцев, но в другом подъезде и на самом верху, где была застекленная мансарда. Посыльный мог вызвонить его за четыре минуты. Денежное довольствие выдавали исправно, и он мог позволить себе аренду – выплачивал старушке-хозяйке небольшую сумму и подкармливал ее продуктами из пайка.

Алексей старательно записал адреса и телефоны. Личная жизнь офицеров разнообразием не отличалась – работа, несколько часов на сон. Сами себя обшивали и обстирывали. Впрочем, Казанцев, говоря о себе, загадочно улыбался, а потом признался, что личная жизнь начинает налаживаться – всегда мечтал познакомиться с очаровательной одесситкой. Бабич подтвердил – девушка неплохая, как-то встретил этих голубков, гуляющих по Французскому бульвару. Хотя нос у мадемуазель мог бы быть и поменьше. «Да что ты понимаешь в женских носах?» – начал было закипать Вадим, и Лаврову пришлось принимать меры по пресечению «беспорядков».

Уже смеркалось, когда майор покинул Управление и пешком отправился на квартиру. Внешний вид офицера внимания не привлекал. Сотрудники СМЕРШ носили общевойсковую форму, и кобура на ремне людей не смущала.

Небо становилось серым. Встречные военные отдавали честь, украдкой поглядывали молодые (и не очень) дамы, иногда оборачивались. Он чувствовал спиной их многозначительные взгляды. Вечер был теплый, безветренный, в окнах поблескивали лучики заходящего солнца.

Никто не помнит, как возник этот хутор – очень давно, но Одесса уже стояла. Населяли его молдавские крестьяне, и название он обрел соответствующее – Молдаванка. Потом территория посреди современной Одессы принадлежала семье Картамышевых – представителей дворянского рода Российской империи; а после них стала непосредственно городом.

Район не блистал красотой и благоустройством. Но именно здесь находились знаменитые одесские дворики, воспетые еще Бабелем – неплохим писателем, но, к сожалению, шпионом и антисоветчиком, получившим по заслугам в 1940 году.

В этом районе была особая атмосфера. Словно окунаешься в другой мир. Ободранные дворики, соединенные между собой подворотнями, отслоившаяся штукатурка, оконные стекла, переклеенные бумажной лентой.

Гражданки еврейского вида перекликались на балконах, звучал непринужденный смех. Повсюду сохло белье, между простынями шныряла голопузая ребятня. Высота зданий не превышала трех этажей. С балконов свешивались вьющиеся растения, алели цветы в горшках.

Алексей миновал ряд подворотен, вошел во двор изогнутой буквой «П» трехэтажки. Этой местности были неподвластны политические катаклизмы, войны, прочие внешние воздействия. Штукатурка вздулась и практически осыпалась, с электрических столбов свисали провода, порой невозможно было понять, где электрический провод, а где бельевая веревка и чем они отличаются друг от друга.

Евреев гитлеровский режим уничтожил под корень, но теперь они опять тут жили. Во дворе стоял облезлый «Мерседес», в его чреве ковырялся хромоногий ветеран всех войн дядя Боря – покрытый шрамами пожилой субъект с вечным сивушным запахом изо рта. У «Мерседеса» отсутствовали колеса, но это не имело значения – главное, что двигатель сохранился! И, похоже, на своем поприще дядя Боря преуспел: при повороте ключа двигатель издавал странные звуки, отдаленно напоминающие звук заводящегося автомобильного мотора.

– Мое почтение, – раскланялся дядя Боря перед офицером Красной Армии.

– И вам не хворать, – улыбнулся Алексей. – Починили свою машину, дядя Боря? Поедете куда?

– Поеду, товарищ майор. – Инвалид улыбался, но в глазах, обведенных морщинами, притаилась настороженность. – Колеса добуду, еще кое-что подремонтирую и поеду в Николаев – племяш там у меня.

– Ой, вы полюбуйтесь на него! – заорала с балкона второго этажа пышнотелая особа по имени Роза Леопольдовна. – Поедет он, да как же, не смешите мои тапочки! Коляску себе купи инвалидную и езжай куда хочешь! А еще раз заведешь свой рыдван, Борис Аркадьевич, я на него воду вылью и горшками забросаю!

– Роза Леопольдовна, ну что вы разоряетесь без копейки денег! – не остался в долгу дядя Боря. – Шо вам с моей тарантайки? Она вам жить мешает? Так заткните уши, а лучше пропадите куда-нибудь пропадом, мы вам будем очень благодарны!

– Ах ты, старый ведун, ну, погоди, дождешься у меня! – взорвалась Роза Леопольдовна и тут же расплылась до ушей, подбоченилась, как-то даже похорошела. – Ой, а я вас не заметила. Здравствуйте вам. Как ваши дела? Как здоровье ваше драгоценное?

– Благодарствую, Роза Леопольдовна. – Алексей учтиво улыбнулся. – Пока не болен, бог миловал.

Когда он входил в подъезд, пробиваясь через жесткие стебли свисающего с козырька хмеля, во дворе опять разгорелась перепалка. «Роза Леопольдовна, шо вы возбудились, как уголовное дело? – возмущался старик. – Ступайте вон к своему благоверному, возбудитесь, как женщина!»