Когда я едва избавилась — как тогда казалось — от опеки Стоуша и получила свое первое задание, стояло лето. Хорошо помню чувство распиравшей меня гордой уверенности. Тогда я думала, что обладаю всем необходимым: опытом, знаниями, силой. Ого-го, думала, могу и горы свернуть! Чего проще, защитить себя от возникающих в пути трудностей…

О, как наивна девица восемнадцати лет! Спрятавшись за портьерой, волей случая узнаешь, как обманчивы и опасны порой бывают иллюзии. Твое тело не храм любви, оно сосуд чужих желаний. Одурманенную потоком слов и вина, тебя заставляют подчиняться, а после выкидывают за дверь. А пока клиент занят, настоящий вор крадет нужную вещь. Гордость не позволяет признать поражение, ты ведь считаешь себя умнее и хитрее ушлых интриганов. Даже если они долгие годы плетут кружево лжи и смерти, пусть… Неужели уж ты-то не сможешь обмануть? Разве годы, проведенные у мастера, ничему не научили? Попробуй, ведь это так заманчиво, а цель рядом. Они еще не знают, что случайные слова услышаны, не видели, как кипели злые слезы в глазах, гневно вздымалась грудь. И такая детская, наивная уверенность, что сможешь обмануть их и клиента. Заставить всех играть по своим правилам…

Кто знает, почему насмешливые боги пощадили меня тогда? Хотели проучить, закалить? Сколько лет минуло, а я до сих пор помню чужую, отвратительную в своем безразличии жестокость. Ощущение рук на своих запястьях, угрозы, произнесенные срывающимся шепотом, неотвратимость происходящего. Свою глупость, за которую пришлось заплатить высокую цену.

Заплатила. Сполна.

Я поежилась. Не стоит доверять памяти: иногда в самый неподходящий момент она выкидывает на поверхность мерзость. Ты, казалось бы, надежно упрятал эту пакость в самую темную часть своей души, но на тебе! Находит тропинку наверх.

Расслабленность чревата лишними воспоминаниями. К тому же я позволила себе забыть о том, что безопасность — временная иллюзия. Нежиться слишком долго в горячей воде в моем положении не слишком разумно.

Я поднялась и опрокинула на себя кувшин чистой теплой воды, смывая остатки мыла с волос и тела. Вытерлась куском жесткой ткани и надела предложенную новой знакомой одежду: мешковатые штаны, кофту с длинными полами и рукавами, которые пришлось подвернуть. Неважно. Лида крупнее меня, и любые ее вещи окажутся большими. Зато будут чистыми, теплыми и приятными на ощупь. Катаринка развесила во внутреннем коридоре дома плащи, но штаны и кофты я решила постирать. Теперь они сохли над лоханью, выцветшие, потертые, зато чистые.

Я не накопила никакого богатства. Ни золота, ни дома. Небольшой жизненный опыт и абсолютная память — вот все мои достоинства. Отец долгие годы учил меня, полагая, что вырастит из худенького мальчонки помощника. Не знаю, как именно он представлял нашу жизнь, но иногда мне становится неловко — просто потому, что я не оправдала его надежд.

Когда первый заказ обернулся для меня обычным насилием, я пообещала себе, что сделаю так, чтобы первый раз стал последним. Неудача — смешное слово, когда выясняется, что твое существование зависело от чьего-то настроения. Да, я была несмышленым птенчиком, доверчиво шагнувшим в расставленную ловушку. Человек, чья жизнь тогда стояла на кону, жестоко отомстил заказчикам, и по странной прихоти не убил дурочку, которая должна была обокрасть его. Не избил, не изуродовал, не сдал властям как воровку. Попользовал и вышвырнул на улицу. Но легче от понимания не становилось.

Рыдающая, впервые осознавшая свою беспомощность и уязвимость, я получила хороший урок. Мне пришлось пережить его в одиночестве. Выплакаться, проглотить обиду, запомнить унижение и идти дальше. Не по зубам оказался кусок, ну так что же. Хотя всего полгода спустя этот господин умер от руки наемника, и не месть Стоуша стала тому причиной, а банальный заказ. Он достался не мне.

Тогда у меня и начала складываться паршивая репутация. Но время от времени подходящая работенка находилась, и выживать худо-бедно удавалось. Я шла выбранной дорогой, пенять было не на кого, да и незачем. Колдобины и ямы на этом пути встречались часто, куда чаще, чем хотелось бы. Но я покривила бы душой, сказав, что не испытываю малой толики благодарности ко всем мерзавцам, негодяям и простым равнодушным, повстречавшимся за это время. Они преподавали жестокие уроки, которые в дальнейшем помогали избегать еще больших мерзавцев, негодяев и простых равнодушных. Однако жизненного опыта мне не всегда хватало, следствием чего были непредусмотренные ловушки. Каждое такое «попадание» грозило неприятностями, порой смертельным риском. Я же не знала тогда, что за спиной тенью, ангелом-хранителем стоял Стоуш. А вот во что мне верить теперь? В его прозорливость, связи или собственную звезду, научившую уходить от беды за мгновение до того, как она разразится? Не знаю…

Я снова начала замерзать. Торопливо натянула шерстяные носки, сунула ноги в нехитрую домашнюю обувь. Посмотрелась в крохотное зеркальце, висящее на стене. Розовые полоски еще тянулись по щеке. Завтра от них уже не останется и следа. Синяк на ноге, как я убедилась во время купания, приобрел желтый цвет. И уже не болел. Царапины и ссадины на ладонях затянулись. В девять лет мои руки и спина были покрыты шрамами, следами неудачного падения с дерева. Тогда же я узнала, как это, ломать конечности. Понадобилось несколько месяцев, прежде чем следы падения полностью исчезли. Но когда я выросла и начала подчинятся циклу, способности к самоизлечению стали выше. Почему? Знала бы, пожалуй, стала лекарем.

Эх, заглянуть бы хоть одним глазком в «Книгу запретов». Этот таинственный манускрипт хранился у волшебников на протяжении веков как самое драгоценное сокровище. За долгие годы разговоров о ней книга обросла толстенным слоем домыслов и легенд. В ней, так считалось, содержались ответы на многие вопросы о мире и созданиях, его населяющих.

Вздохнув, я наклонилась над лоханью и выдернула пробку, потянув за привязанную к ней веревку. Заурчала вода, исчезая маленьким водоворотом в сливном отверстии. Вот оно, преимущество города. В Холмогорах о канализации и не слышали. Чтобы искупаться, приходилось потрудиться, и не слабо… Но я бы без всяких сомнений поменяла здешние излишества на спокойную жизнь там.

Я покачала головой, наблюдая, как пена и вода стремительно уносятся прочь. О чем только думаю? Какое спокойствие? Ребенком я с опаской покидала двор. Ни одного друга в селе так и не приобрела. Да кому в Холмогорах нужна была шантийка без Стоуша? Даже пусть она станет в сто раз лучшим лекарем, чем палач. Мы же изгои, парии!

В городе нравы со временем хоть немного, но смягчились. В селах и деревнях предрассудки и обычаи оставались необычайно сильными. Меня могли забить камнями, придумав любую причину, и никто не заступился бы. Эх, дура я, дура! Прав отец. Сколько лет прожила, а ума не нажила. Все еще верила в доброту и справедливость.

Я откинула мокрые волосы назад и замотала их тканью. Не о чем жалеть. И оглядываться тоже не стоит.

Закрыла дверь в умывальню и пошла по коридору, ориентируясь на вкусный запах.

Лида хозяйничала на кухне. Весело трещал огонь в очаге, по стенам плясали серые тени. Катаринка закатала рукава платья и повязала фартук. На широком столе горкой высилась мука из исмаи. Сильные руки женщины ритмично вымешивали тесто. Начинка для пирога стояла тут же, в миске — мелко нарубленный плод янта. Такие росли на земле и вызревали на лозе ягодами размером примерно с человеческую голову. Янты собирали осенью и хранили в подвалах в течение всей зимы. Они отлично выдерживали длительную лежку, не гнили и не ссыхались. И все благодаря плотной, похожей на хитиновую шкуру оболочке. Только разрезав ее, можно было найти сочную, плотную мякоть.