уже есть алтарь, за которым служит священник, и по бокам иконы с образами святых угодников. До недавнего времени службы проходили в полуподвальном помещении.

Нравится мне приходить сюда, в нашу церковь. Никто не пристаёт к тебе (не то, что разного рода сектанты) и не побуждает совершать обряды, к которым ты ещё не готов, не вполне созрел. Здесь ты, если хочешь, можешь посещать службу, а то и просто постоять перед алтарём или поставить свечку у иконы. Тишина и доброжелательность окружающих навевают покой и благодать, поэтому из храма выходишь всегда умиротворённый.

Перед тем, как зайти в храм и помолиться, я посетил церковную лавку, и обратился к служительнице с вопросом, не могла бы она мне указать, в каком евангелии сказано о блуднице, которую должны были закидать камнями фарисеи. Заглянув в электронный планшет, она тотчас удовлетворила мою просьбу, и я аккуратно записал в свой блокнот следующее:

Иисус, фарисеи и блудница

(Новый Завет, от Иоанна, глава 8)

Ст.4 — 11

4. Сказали ему: Учитель! Эта женщина взята в прелюбодеянии;

5. А Моисей в законе исповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь?

7. Он восклонившись сказал: кто из вас без греха, первый брось на неё камень.

9. Они же, услышавши то и будучи обличены совестью, стали уходить один за другим…

11. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши.

Он и Она

Игорь, припав к Лине, сидевшей на диване, обнял её и начал говорить: — Лина, любимая моя, даже если бы тебя изнасиловали десять подонков, я не придал бы значения этому и ласкал тебя так, как сейчас это делаю. Наверное, так любил Иисус Марию Магдалину, к тому же я уверен, что за сорок лет своего воздержания, ты очистилась от этого срама совершенно. И я готов (да о чём я говорю?), ведь я уже тебя ласкаю всю-всю нежно и вожделенно. Ласкаю без всякого, даже тайного, внутреннего сожаления и раскаяния. Напротив, я готов проникнуть в тебя или вселить тебя в себя, соединиться с тобой всем телом и всей кровью своей. Я никого так искренне не целовал: ни жён, ни любовниц. Я радуюсь тому, что происходит со мной, и поражаюсь, что мне выпало такое счастье — любить тебя самозабвенно, и вопреки всему. Думается мне, что вот при таком-то взаимном обожании и должны люди жить парами.

Она: — Да откуда же ты взялся, родной мой, и за что мне радость такая?

Из записей Игоря Юльевича:

«Лина лежала на правом боку, а я на левом: мы были лицом к лицу. Её одна нога была снизу, а другая на мне. Я поглаживал её. Мы целовались. Уста наши то и дело соприкасались. Мы буквально всасывались друг в друга. Передыхая, я целовал её щёки, которые порозовели. Её голова лежала на моей левой руке, а правой я прижимал к себе её спину и талию. Иногда я высвобождался из объятий, привставал и, склоняясь, целовал её бёдра изнутри от колен и выше к смежению ног. Порой язык мой входил во внутреннюю промежность, ощущая влажную нежность сокровенности. «Игорёнок, — шептала она, — это необязательно». — Тебе что, стыдно? — вопрошал я. — Нет, не стыдно, милый мой, мне с тобой ничего не стыдно. Просто тебе это может быть неприятно.

А я ласкал её, произнося стихи:

Как хорошо безудержно пылать,

Забыв самоконтроль и пульс сердцебиения:

Смеяться, петь, печалиться, рыдать

В святом наплыве откровения.

Приподнимался и, приближаясь к её губам, заключал:

С любимой только

Можно так пылать!

— Родной ты мой, нет больше таких, как ты — нежных, ласковых, отзывчивых. Ты счастье моё, нежданное-негаданное, — отвечала она, целуя мои губы, лицо, руки.

А я продолжал в ударе:

Кто ты? — Ты всё в одном лице:

Невеста, дочь моя, сестра и мама…

Моя любовь к тебе быть может травмой

Для близких и родных, как пуля во свинце.

«Спасибо тебе, хороший мой», — ворковала в ответ Лина.

А я не унимался:

Но я ласкать тебя и целовать хочу,

Лелеять, обожать, любить и нежить.

Ты мой мечтанный форт -

Тоска и безмятежность,

И вздох моей души — об этом и кричу!

…Так мы нежили друг друга, находясь рядом. Именно тогда я задумался над тем, как всё-таки щедро природа одарила человека: она наделила его любовной страстью. Животные, в отличие от нас, бывают тоже обуреваемы страстью, но только, когда охвачены инстинктом размножения. А страсть человека повседневна, или почти повседневна. Даже беременные женщины, нося в себе плод (казалось бы, выполняя прямое своё назначение), обладают потребностью в сексе. Отчего так? — думалось мне. — Да оттого, и это очевидно, что это щедрый Божий дар, отпущенный нам в радость, делая нас счастливыми. Вот и сейчас мы с Линой, нежно лаская друг друга, воспламеняемся, доходя до «святого» экстаза. После которого наступает благодатная нирвана, а потом и возрождение духа, освежая чувства. Какое счастье быть «страстно любимым»!

* * *

Вскоре, после того, как была пробурена скважина, я перевёлся в другое подразделение объединения, а потом и вовсе уехал на юг в другую экспедицию. Игорь Юльевич на годы выпал из моего внимания.

Встретились мы с ним, когда я уже вернулся с экспедиции, на моём юбилейном дне рождения. Время было трудное, поэтому юбилей я справлял в домашних условиях. Игорь появился неожиданно с нашим соседом Вячеславом Анасьевым, с которым он работал в одной партии. Узнав о моём дне рождения и о том, что Вячеслав наш друг, Игорь изъявил желание повидаться со мной. Я тоже был рад увидеть его. Поначалу Игорь смущался, потому что среди приглашённых, кроме Анасьева, у него не оказалось знакомых, но вскоре праздничный стол и дружелюбное отношение сделали своё дело, Игорь осмелел, и, выбрав момент, произнёс очень уместный тост. «Я хочу прочесть стихи для женщины, — сказал он, — благодаря которой появился на свет виновник сегодняшнего торжества, они написаны были в горах, где я тогда работал, и называются «В Джунгарии»:

Всем существом своим хочу тепла,

В горах оно давно струится щедро,

Здесь пьёт его пахучая эфедра

И сохраняет древняя скала.

Но мне б сейчас домашнего тепла…

И убеждён я — с сединой уже мужчина, -

Что нет теплей родимого угла,

Где всё простят нам мамины морщины.

— Душевное тепло всегда связано с домом, где живёшь, и, конечно же, с самым дорогим человеком — мамой. Предлагаю тост за женщину, которая подарила миру нашего юбиляра».

Моя матушка, обычно избегавшая весёлых застолий, сначала смутилась, но от добрых слов заметно