– Похоже, вы знаете обо мне больше, чем я о вас.

– Это о вас упоминали в книге Софии Свифт?

– Да, но вы копаетесь в старых грязных слухах, а это ни к чему хорошему не приведет. – Он встал, окликнув через плечо: – Мартин! Дэниелc! Этот человек просит его проводить.

Какой-то неряха с немытой копной волос, падавших на лицо, поднял взгляд и сунул руку в карман пальто. Другой приятель кузнеца с охотничьим ружьем наперевес высунул голову из двери.

В этот момент Эдж в полной мере прочувствовал, каково это не быть пэром.

– Я уже ухожу, – сказал он. Тянуться к спрятанному в сапоге оружию было бессмысленно.

Зато теперь Эдж знал наверняка, что нашел нужного человека, и завтра он нанесет визит в кузницу, чтобы поговорить с ним.

Остановив лошадь у кузницы, Эдж некрепко привязал узды к коновязи. Он мог не волноваться о том, что лошадь куда-нибудь забредет. Он легонько похлопал ее по шее, чтобы она поняла. Теперь лошадь будет ждать, пока он не вернется.

Кузницу окружали положенные на землю выровненные плоские камни, а дом кузнеца примыкал к кузнечному цеху.

Зайдя в кузницу, Эдж невольно вспомнил об обожженной коже. Тут же в сознании вспыхнули воспоминания о боли и о пиявках. Он решил, что больше никто и никогда не положит на него этих существ.

За прошедшую ночь Эдж вспомнил все, что почерпнул из беседы с кузнецом, и, хотя тот и позвал подкрепление, опасности явно не представлял. А если и был опасным, Эдж вполне мог с ним справиться. Лили никогда не узнала бы об этом – как и ушлые газетчики. Никто даже не узнает, кто такой Эдж и какую цель он преследует.

Открытые нараспашку двери слабо помогали освещать находившийся в глубине цех. Внутри пылала, мерцая смертоносными углями, кузница. Эдж бывал в подобной атмосфере в бреду, когда настойка опия притупляла боль и будоражила воображение.

Эдж двинулся вперед, и ни его шаги, ни сердцебиение не замедлились. В ноздри ударили запахи углей и раскаленной кожи. Он вдохнул дым, и, когда сглотнул, тот осел у него в животе.

Стук кузнечного молота грохотом отдавался в голове Эджа. Рубцы у него на ногах напомнили о себе новой болью, ударившей в виски и заставившей ощутить, как царапает кожу ткань брюк.

Не слыша его, кузнец продолжал лязгать металлом, и это бренчание, похоже, не останавливалось ни на мгновение.

Эдж подошел ближе.

Не успел он сделать еще шаг, как кузнец повернулся, покачивая тяжелыми клещами, сжимавшими раскаленный докрасна наконечник клинка, в сторону Эджа. Герцог посторонился, чтобы не обжечься. От жаркого воздуха он дышал с превеликим трудом.

Кузнец застыл на месте и задумчиво прищурился:

– Вы ведь тот бухгалтер из «Медведя и кабана»?

Эдж кивнул.

Кузнец покачал головой:

– Не задавайте мне вопросы, на которые я не хочу отвечать.

– Мне казалось, вы ответите на что угодно, пока я не заговорил о жене Хайтауэра.

– Вы ведь сами не ответили ни на один вопрос. Не сказали о себе ни слова.

– Я пришел туда не для того, чтобы рассказывать о себе.

– Хорошо, но, если бы вы поговорили со мной подольше, мне наверняка захотелось бы пооткровенничать с вами. Но я не сделал этого тогда, не сделаю и сейчас.

Кузнец отошел к горну, кладя металл и молот. Он поменял клещи, взяв пару подлиннее. А потом, передвигая длинные ручки, столкнул клинок косы в огонь.

Эджворт держался в отдалении. Он сжал челюсть. Жар будто пальцами дьявола хватал его за щеки.

– Вы что-нибудь знаете о кузнечном деле? – спросил кузнец.

– Я знаю, что это жаркая, тяжелая работа, – ответил Эдж, глядя на пылающий на горне жар.

– Первое правило кузнечного дела – не подходить сзади к кузнецу, когда он работает. Второе правило… Ладно, этих правил так много, что я забыл второе. – Он взглянул на Эджа, удерживая клинок в жаре. Потом внимательно осмотрел свою работу. – Представьте, что этот клинок способен сделать с кожей человека.

Эдж не шелохнулся, но в тон ему ответил:

– Представьте, что этот горн способен сделать с человеком, которому ударил в голову алкоголь.

Кузнец притянул пылающий металл ближе, изучая его.

– Мне не нужно представлять, когда речь идет о металле или огне. Я занимаюсь этим так долго, что в моих венах течет не кровь, а расплавленная сталь.

Вытащив из-под завязок своего фартука скомканную почерневшую тряпку, кузнец промокнул лоб и засунул тряпку обратно.

– Почему вы вернулись?

– Мои вопросы остались без ответа.

– Это не означает, что я обязан на них отвечать.

– Ваша правда.

Эдж подтянул табуретку к столу, смахнул бусинку пота со своей брови и стал слушать непрекращавшийся лязг молотка о металл. Кузнец невозмутимо продолжал свою работу.

Эдж смотрел на кузнеца, отмечая его высокий рост, которым отличалась и Лили. Карие глаза. Серьезное лицо. Копну белых волос, влажную рубашку, прилипшую к телу, и кожаный фартук, защищавший от тлеющих угольков.

– Хотите попробовать? – спросил Эджа кузнец, изучая пылающий металл.

– Нет, – поднялся Эдж. – Но я все-таки попробую.

– Почему бы и нет? – Кузнец положил металл на наковальню и вручил Эджу клещи. – Я не говорю обо мне, вы не говорите о себе – хороший повод для вас окупить свое пребывание в моей кузнице.

Эдж выходил в сад дважды, но Лили не появлялась. Конечно, она могла и не знать, что он был там. Их дома стояли рядом, и ее окно выходило на задний двор, в отличие от окна ее сестры.

Он вытащил из кармана носовой платок. Белый. С вышитыми инициалами.

Каждый день, залезая в карман, Эдж находил аккуратно сложенный носовой платок. Всегда свежий. Судя по всему, сгибы платка для ровности проглаживались.

Он никогда не просил Гонта класть носовой платок. Эдж смотрел на инициалы, гадая, кто же их вышил – Гонт или кто-то другой.

Сжимая платок в руке, он поднял взгляд на соседний дом.

Тот не подавал никаких признаков жизни. Эдж обязательно увидел бы, как уезжает или возвращается карета. Заметил бы движения за окнами или бегающих по поручениям слуг. Но кроме моментов, когда появлялась Лили, иногда в сопровождении Эбигейл, дом был окутан тишиной, как и его собственный.

Эдж помнил времена, когда здесь жила мать Лили. Помнил, как его родители говорили, что миссис Хайтауэр доверила заботы о дочерях штату слуг. Она не просто уезжала и приезжала. Она всегда забирала с собой какой-нибудь пакет, слугу или ребенка.

Расставшись, родители Лили поначалу еще метались между двумя домами. А потом ее мать уехала совсем, и никто из-за этого не горевал, даже герцогиня.