на проходной еле державшейся на плаву фабрики, Соколов, среди заполнившей коридор молодёжи, высмотрел ожидавшего своей очереди на приём, такого же, как он немолодого мужчину. Вид у посетителя был достаточно экстравагантный, чем и привлёк внимание: длинные седые волосы, заправленные за уши, пышные усы, окладистая борода, худое лицо отшельника с глазами, горящими фанатичным одухотворением из-под затемнённых стекол очков. Одет заметный клиент биржи был в немного помятый вельветовый костюм песочного цвета, синюю рубашку, а на шею повязал вместо галстука, шёлковый алый платок. На коленях он держал роскошную коричневую папку с двумя тонкими ручками. Сидел мужчина на стуле весь, как-то подобравшись, словно нахохлившись, не обращая внимания ни на кого, с таким видом, будто бы всё происходящее его не касается, и здесь он случайно и ненадолго.

Соколов и колоритный посетитель зашли в кабинет одновременно, но к разным инспекторам, так же, почти одновременно, и вышли. И, словно сговорившись, направились к скверику, расположенному напротив присутственного места – покурить.

Обладатель вельветового костюма вынул пачку «Бонда», затем начал тщательно копаться в карманах, горестно вздохнул, и обратился к Соколову хорошо поставленным тенорком:

– Простите, но не могли бы вы одолжить мне зажигалку? Моя куда-то исчезла.

– Пожалуйста, – протянул ему Соколов свою и присел на лавочку. Унылые мысли опять заплясали в мозгу. И его не радовал роскошный последний праздник осени – тёплый, солнечный денёк, прозрачные, словно хрустальный купол небес, волнующий запах увядающей листвы, тишина и умиротворение.

– Благодарю, – коротко кивнул необычный незнакомец, прикурил, и спросил вежливо, – вы не будете против, если я размещусь рядышком?

Соколов, глядя себе под ноги, вяло покачал головой. Некоторое время молчали, думая каждый о своём, затем сосед по скамеечке, глядя прямо перед собой, поинтересовался:

– Извините за нескромность, вы давно здесь, – он кивнул в сторону биржи, – на учёте состоите?

– Пятый месяц, – коротко вздохнул Соколов, подумал чуть-чуть, и добавил, – и толку нет никакого… И знает меня, к тому же, полгорода… Но, тем не менее, работу найти не могу. А на завод, где требуются работяги, меня не берут даже учеником станочника, какого – нибудь: стар! А я бы пошёл. Хотя бы, что-то заработать… – не договорил и плюнул в сторону.

– Да-да… – рассеянно пробормотал незнакомый случайный собеседник, – возраст… Позвольте отрекомендоваться: Клинковский Юлий Львович. Кандидат наук, бывший доцент кафедры филологии местного университета. Читал курс лекций по зарубежной литературе. Кафедру возглавлял, одно время. Труды научные имею, даже переводил некоторых немецких авторов. А теперь – вот… Знаете, у Вагантов есть знаменательное стихотворение. Называется: «Колесо Фортуны». В прекрасном переводе Гинзбурга. Так это точно, обо мне, – тут Юлий Львович подкатил пылающие сухим огнём глаза к кронам парковых деревьев, и продекламировал нараспев:

– Мнил я: вверх меня несёт!

Ах, как я ошибся,

ибо, сверзшийся с высот,

вдребезги расшибся

и, взлетев под небеса,

до вершин почёта,

с поворотом колеса

плюхнулся в болото…

После чего бывший доцент горестно вздохнул и поклевал перед собой длинным, горбатым и хрящеватым носом воздух.

– Вам проще будет место найти, – откликнулся Соколов, чтобы поддержать беседу, отвлекавшую его от угнетённого состояния, – вы представляете научную ценность, – добавил он, но как-то неуверенно.

– Пенсию по выслуге лет, коллега по несчастью, – задумчиво произнёс Клинковский, – я уже заработал. Но она смешная, эта пенсия! Заплатить за коммунальные услуги, интернет, телефон – и нет её! А до шестидесяти лет – мне ещё пять годочков надо как-то прожить! А как? Я даже в школах, даже в колледжах, где на официантов, парикмахеров и строителей учат – не востребован. И в вузы других городов – тоже… Везде сокращения, оптимизация, понимаешь! Вот в нашем местном университете я двадцать пять лет отработал. Начинал, когда он ещё не был университетом, а был заурядным педвузом! Кафедру сделал одной из лучшей, коллеги из Германии, Франции, Бельгии приезжали… И что же? Ре – ор – га – ни – за – ци – я. Нашу Alma mater сделали филиалом столичного университета, в котором своих специалистов в области зарубежной литературы – девать некуда. И нашу кафедру, естественно, простите за грубое слово, разогнали. А курс лекций читать, семинары и коллоквиумы проводить – приезжают столичные коллеги. Для них специально общежитие гостиничного типа построили. Приехали, отбарабанили лекции – и, приветик!

– Неужели, это выгодно? – удивился Соколов, слушавший своего нового случайного знакомого с неподдельным интересом и вниманием, – ведь таким варягам нужно платить командировочные, суточные. Помещение содержать, оплачивать аренду за землю, коммуналку, то да сё…

– Наверное, выгодно, – пожал плечами Юлий Львович, – я, знаете ли, в этих вопросах – сущий профан. Книжный червь, помешанный с юных лет на европейской литературе Средних веков, и позднее… На немецкой, в особенности.

– Тогда и я вам представлюсь, – решительно произнёс Соколов, неясно ещё осознавая, что общение с чудаковатым доцентом Клинковским, чем-то ему необходимо.

Может быть даже, это просто отдушина в беспросветном мраке однообразных дней, без дела, без будущего. И полубессонных, муторных ночей, когда, вдруг, просыпается обида на весь мир, начинает саднить незаживающая душевная рана. А этот человек – совсем из другого мира, казалось, всё ещё витающий в неведомых пространствах – он явился, каким-то непонятным лучиком, дарящим хиленькую но, всё же, надежду, непонятно на что. Ощущался некий ореол тихого сияния вокруг него. Или же, так хотелось думать?

– Соколов Аркадий Николаевич, бывший сотрудник уголовного розыска, бывший генеральный директор ЧОП «Панкратион 2000», создавший его и возглавлявший бессменно в течение, почти что, двадцати лет. Уволен, в связи со сменой собственника – по соглашению сторон… А точнее, выброшен с работы в двадцать четыре часа. В никуда…

Клинковский опять поклевал перед собой носом, затем вынул из пачки ещё одну сигарету и рассеянно принялся хлопать себя по карманам в поисках огонька. Соколов чиркнул перед его сигаретой зажигалкой, Юлий Львович коротко кивнул и глубоко затянулся.

Мужчины замолчали снова, углубившись каждый в себя, словно отгородившись друг от друга невидимой ширмой. И внезапно Соколов, сам не знаю почему, предложил Клинковскому:

– Юлий Львович, а не распить ли нам бутылочку по случаю знакомства? Я знаю одно чудесное местечко, где мы сможем посидеть спокойно, пообщаться. Нам ведь теперь спешить некуда.

– Вообще-то, я подрабатываю немного, – с ноткой нерешительности в голосе откликнулся отставной доцент, – статейки пишу, для разных научных изданий, перевожу кое-что… Но – редко. Да там и платят, правда, сущие копейки.

Затем он встряхнулся, махнул рукой и решительно произнёс:

– А, давайте! Где это чудесное местечко?

– Отсюда – две автобусные остановки… Есть одна тихая пивная, там работает моя одноклассница. Она откроет нам служебное