Генерал проследил за взглядом цесаревича, замер на добрую минуту, пытаясь припомнить о чём шла речь… и вдруг рявкнул на русских офицеров, требуя окружить наследника и обеспечить его безопасность. Шевич тоже встал рядом, держа руку на револьверном кармане жилета. Николай, дождавшись, пока Рамбах закончит очередной этап перевязки, обратился к нему:

- Дмитрий Егорович, я полагаю, необходимо отправить телеграмму о случившемся батюшке и сообщить на корабли? Я хочу после перевязки тотчас отправиться на фрегат.

- Я немедленно этим займусь, Ваше Высочество.

Шевич отошёл, написал пару записок карандашом в блокноте, и отдал одному из сопровождавших его посольских. Вернулся он уже в сопровождении японского принца.

Арисугава Такэхито8 был поставлен происшедшим в донельзя неприятное положение. С одной стороны, он не отвечал ни за подготовку визита русского принца, ни за обеспечение его безопасности — этим занимались правительство и местные власти. С другой стороны, он представлял при этой поездке священную особу Небесного Государя9, и таким образом нёс ответственность за всё как гостеприимный хозяин. Подойдя к Николаю, он в самых искренних выражениях, какие только возможны в японском языке, принёс свои глубочайшие извинения за происшедшее. Фон Рамбах как раз закончил новый этап перевязки, но челюсть цесаревича ещё была свободна, и он ответил:

- Дорогой принц, прошу Вас ни минуты не думать, что это происшествие как-то повлияло на моё отношение к простому японскому народу, столь любезному и образцово порядочному. Однако же боюсь, я вынужден буду прервать свой визит в Японию, как в силу причин медицинского характера, так и из некоторых иных соображений…

Взгляд Николая упёрся на этих словах во всё так же толпившихся неподалёку полицейских, и Арисугава проклял про себя этих идиотов. Не зря говорят, что полицейского никогда нет там, где он нужен, зато он всегда есть там, где он не к месту. В тихом голосе русского принца Такэхито вдруг послышался свист летящих снарядов, а через расширенный зрачок уцелевшего глаза проглянула чернота стволов восьмидюймового главного калибра крейсеров. Ощущение неизбежности смерти накатило и схлынуло, оставляя за собой мерзкую пустоту в животе, а не заметивший ничего Николай продолжал тем временем:

- Поэтому я прошу оказать всяческое содействие в скорейшей моей доставке на ожидающие меня корабли, живым по возможности.

В голосе русского принца на последних словах проявился через почти неестественное спокойствие едкий сарказм, и Такэхито понял их смысл ещё до того, как закончил бубнить переводчик. Это было оскорбление, но оскорбление заслуженное, которое можно лишь принять и сохранить в памяти до лучших времён. Коротко поклонившись, Такэхито заверил русского принца в том, что окажет всю возможную помощь, и отошёл.

Под ноги, как назло, попался труп неудачливого цареубийцы, ни один японец до сих пор не решался к нему приблизиться. Даже полицейские так и толпились поодаль, изредка бросая на тело косые взгляды. Нервы принца были на взводе, и он разразился потоком отборнейшей японской брани, безо всякой симпатии отзываясь о полиции и самозваных самураях, подвергая хуле покойного и всех его родственников, и проклиная само его имя10. Гнев его выглядел немного забавно при очень небольшом росте и почти кукольной внешности принца, зато экспрессия произвела впечатление даже на русских гвардейских офицеров, знавших толк в матершине. Если в немецком языке, говорят, каждое слово звучит как ругательство, а в итальянском — как признание в любви, то в японском, несомненно, как приказ. Князь Кочубей11, стоявший с рукой на эфесе сабли и наблюдавший за кучкой полицейских, даже спросил посольского переводчика:

- Знатно лается японец, интересно, что говорит?

- Его Высочество изволили упрекнуть местную полицию в безделье и самозванстве, усомниться в чистоте крови покушавшегося и сравнить его род с обезьянами, а сейчас вот предают анафеме его имя, да-с… приятно послушать, выразительно излагают-с…

- Макака как есть, даже и не поспоришь…

Принц Арисугава тем временем закончил свою речь, внимательно осматривая остатки лица неудачливого цареубийцы. Последствия двух ударов русского наследника произвели на него, повидавшего всякое12, глубокое впечатление. Переносица была вдавлена внутрь черепа, один глаз вытек, а второй был выбит из орбиты и висел на ниточке нерва. Через пролом в виске от второго удара был, кажется, виден мозг. Рука у русского принца была тяжёлая, а удар безупречен13, и Такэхито признался в душе, что сам он не смог бы достичь подобного. Ситуация угнетала его до невозможности, в голову лезла всякая чушь. Мелькнула даже мысль отдать приказ свите и полиции и взять русских в мечи, чтобы скрыть позор, потом совершить ритуальное самоубийство, принимая ответственность на себя, а там Небесный Государь как-нибудь оправдается… но нет, бесполезно. Полиция просто опять разбежится, а свиту русские перебьют не моргнув глазом. Если уж их наследник, до сих пор казавшийся просто наивным юношей, убил нападавшего так, что залюбуешься, то что тогда сотворят придворные и морские офицеры с их кортиками и саблями — жутко даже представить. Если только вызвать пехотный полк, до него от силы полчаса14…

Секретарь министерства иностранных дел, неслышной тенью скользивший за плечом принца, негромко произнёс:

- Ваше Высочество, русские отправили посыльного на телеграф сразу после происшествия, и голландский посланник тоже, ещё до них15…

Такэхито зарычал, сдерживая новое ругательство, и распорядился:

- Телеграмму Небесному Государю, срочно. Возвращаясь из поездки к озеру Бива, в городе Оцу русский принц подвергся нападению местного полицейского. Получив две раны, он собственноручно убил нападавшего тростью. Раны принца ужасны, лицо его обезображено. Опасаясь заговора с участием властей, он прерывает визит и возвращается на корабль. Я следую за ним и постараюсь смягчить его сердце. Телеграммы начальникам портов Кобе и Нагасаки16, старшему помощнику крейсера «Такао»17. Русский принц подвергся нападению и ранен. Готовьтесь к худшему.

Русский дипломат успел отправить свои телеграммы раньше японцев. Если донесение в Санкт-Петербург было довольно сдержанным и кратким, чтобы не поднимать панику, то сообщения адмиралу Назимову18 и на отряд сопровождения сдержанностью отнюдь не отличались. В результате командующий Эскадрой отдал приказ поднимать на кораблях пары и выходить в море сразу по общей готовности. Посыльные побежали по городу, выдёргивая офицеров из домиков их временных жён19. По Нагасаки стремительно расползались панические слухи.

В Кобе дело обстояло ещё серьёзнее. На русских кораблях сразу по получении телеграммы сыграли боевую тревогу, артиллеристы заняли места у орудий и вскрыли кранцы первых выстрелов20. Это