— Кто из вас взял мой ноутбук?

Анна аж подпрыгнула от негодования. А Олли, конечно же, направился к кровати и плюхнулся прямо на меня.

— Уматывай отсюда! — завопила Анна. — Сколько раз повторять: стучаться надо! Я же к тебе стучусь!

Но вдруг она вспомнила про исписанный листочек, который всё ещё держала в руках, и поспешно запрятала его за спину. Увы, было слишком поздно. Кто так прячет? Разумеется, Олли сразу заинтересовался.

— Что это ты тут прячешь? А ну, покажи!

Я грозно выгнул спину и зашипел на него что есть сил. Да толку-то.

Олли меня как будто не замечал.

— Наверняка любовное послание! — он выхватил листочек у Анны из рук.

Подумаешь, победил. Он же старше и сильнее. Олли принялся читать вслух:

— «Прозвища для Анны Фритцевски: Анастасия, Кати, Аннабелла, Фритци»… Ты что, хочешь, чтобы тебя звали Фритци? Ха-ха, я сейчас лопну от смеха! Фритци! Фритци-дритци-повернитци!

Анна была вне себя от возмущения.

— Отдай сейчас же! Слышишь?! — кричала она.

— Так забери! Давай, допрыгни! Что, не получается?! Или боишься меня?

Олли радостно плясал по комнате с бумажкой. Махал ею в воздухе. Он был совершенно уверен в своей победе. Анна пыталась отобрать у него листок, но где же ей угнаться за братом?

— Клара, помоги! — отчаянно завопила она.

Но у Клары не было старшего брата. Она всегда побаивалась Олли и поэтому ещё глубже вжалась в подушки. Но вот Анна наконец-то вспомнила и мои уроки. Она вскочила на кровать и прыгнула оттуда, как кошка, через всю комнату прямо на Олли. Я сразу понял её замысел и тут же стартовал с другой стороны. Должен же хоть кто-то ей помочь?

Но и это ни к чему не привело. Олли просто стряхнул нас обоих. Да ещё захохотал, когда Анна упала и ударилась. Потом смял бумажку и запустил сестре в лоб.

— Фритци, Фритци — на кровать пипитци! Ой, спасите, а то я лопну от смеха! Ну и тупизм — это ж надо додуматься!

Анна завопила в ответ:

— Фритци — начало нашей фамилии! Ты дурак, если ничего не понимаешь! У самого тупизм на всю голову!

— Фу, как не стыдно! — загоготал снова Олли и наконец выбежал из комнаты. — Пока, Фритци-пипитци! А тебе идёт новенькое имечко, Фритци-пипитци! Теперь так и буду тебя называть.

Бедная Анна! Всё пропало. Вот так прозвище! Видимо, с ним получается, как с именем. Кто-то тебя раз — и назвал. И живи как знаешь, уже никуда не деться.

Анна спустилась на кухню, где мама готовила ужин.

— Мама, Олли украл мою записку! И порвал её! Он ко мне в комнату вломился! Без стука! И…

Дальше мама не слушала. Вышла в коридор и закричала, задрав голову:

— Это что ещё за новости, Олли? Не приставай к сестре! И хватит шуметь! Выключи свою музыку и помоги накрыть на стол.

— Ну что за невезуха, а?! Почему именно мне такой дурной братец достался? — тем временем хныкала Анна. — Всё, больше не стану терпеть его выходки! Вечно он меня доводит!

— Да ладно, Анна, ты его тоже доводишь, причём регулярно, — хмыкнyла мама.

На кухню зашёл папа, держа на руках Линду, младшую сестрёнку Анны и Олли. Они развешивали в подвале бельё. У Линды в кулачке была зажата прищепка. Опасно это, ох как опасно: как-то раз она уже пыталась мне такую на ухо повесить. Поэтому на всякий случай я спрятался от неё под стол.

Папа включил радио:

— Да потише вы, новостей не слышно!

И он что-то там покрутил… Ничего себе «потише»! Мне аж уши заложило…

Тем временем Клара незаметно ушла домой. И я её понимаю. Я тоже больше люблю сидеть где-нибудь в тихом местечке, например в подвале. Наверху для меня как-то чересчур оживлённо. Ну, зато теперь вы примерно представляете, как тут всё устроено, у Фритцевски. В семье, которая наградила меня таким выдающимся имечком — Аристотель. Сплошной хаос, истерики и вопли!

Одно я всё же вынужден признать: здесь гораздо лучше, чем в приюте для животных, где я жил раньше. Намного лучше. Сами попробовали бы целый год провести в приюте вместе с уймой кошек. А в моём их было сто тридцать две! Спорим, после такого вы были бы рады любому местечку?! Даже окажись оно в подвале, как у меня поначалу. Больше всего, конечно, мне хочется жить у Анны в комнате. Но я над этим работаю. Не волнуйтесь: последнее слово ещё не сказано. И я так просто не сдамся!

Вообще подвал гораздо лучше прихожей. Они сперва хотели меня там поселить. Но я упёрся всеми лапами. Задними в основном. А передними — слегка ободрал им обои. Из чувства протеста. Они сначала не поняли. Правда, дня через два до них наконец дошло. Чтобы я да в прихожей? Не бывать такому! Там же сквозняки — ещё заболею! А двери, которые всё время грохают? А это вечное шнырь-шнырь туда-сюда? А нескончаемое динь-динь и прыг-прыг? И все пятеро всё время вопят друг на друга: «Я сумку забыла!» — «Где мой мобильник?» — «Да пошевеливайтесь вы уже!»

Нет уж, спасибо. В подвале мне куда лучше живётся — в старой корзинке, которая стоит возле батареи. Правда, здесь вечно пахнет яблоками, но мне это в тысячу раз милее, чем вонючие ботинки Олли в прихожей. С ними по части аромата ни один противный сыр не сравнится!

В приюте, если мне хотелось побыть в тишине или полюбоваться видом из окна, я забирался на когтеточку. И частенько там посиживал. В тот день, когда пришли родители Анны, я как раз там и сидел. Сидел и ворчал про себя: почему я кот, а не пёс? Не то чтобы я собак люблю, скорее наоборот. Просто почти все, кто к нам приходил в приют, не хотели брать котов. Собак им, видите ли, подавай. Приходили с полными карманами вкуснятины, искали себе какого-нибудь пустобрёха. Дворняги, даже самые противные, принимались хвостами вилять. Как же, понаехали гости на красивых машинах и с толстыми кошельками. (Да и кошки, если уж начистоту, не лучше себя вели.) Противно смотреть! Видели бы вы заносчивую морду очередного счастливчика, гордо шествующего на кожаном поводке к своей новой машине! Тьфу!

Мне все эти собачьи нежности были, разумеется, чужды. Если по-честному — я уже тогда решился на побег. Как они все надоели! Ни сна, ни покоя, вечная толкотня и грызня. Да у меня даже мисочки своей не было! Так что я твёрдо решил: лучше стану уличным котом. И как раз в этот момент мама Анны в меня пальцем и ткнула.

— Взгляни-ка вон на ту кошку наверху. Видишь? — спросила она папу Анны. — Прямо вылитый ты, когда очередную вселенскую проблему обдумываешь. Интересно, о чём она таком размышляет?