Уже со второго дня Иггельд научился различать детенышей, аих двенадцать, заранее мог сказать, какие выживут, а какие умрут от голода,сердце сжималось от жалости. Особенно несчастным выглядел крохотный дракончик,весь черный, в то время как остальные либо благополучно серые, либо серые сзеленым, а этот совсем черный, вечно опаздывал, его всегда отталкивали, а ксоскам попадал, когда оттуда уже вытягивали молоко до последней капли.

Он слабел день ото дня, на пятый Иггельд чуть не со слезамина глазах смотрел, как крохотный дракончик, жалобно попискивая, пытается ползтик матери. Задние ноги волочатся, как перебитые, с трудом подтягивался напередних лапках, ему холодно и страшно. Мать в это время вылизывала другого,Иггельд метнулся к корзине, вскочил, быстро-быстро закрутил колесо, опускаясьвниз.

Дракониха головы не подняла, смотрела пристально громаднымизлыми глазами. Иггельд подхватил черненького жалобного дракончика, сделал трибыстрых шага и приложил к сосцам матери.

Высоко вверху кто-то сдавленно ахнул. Иггельд держалчерненького, приговаривал умоляюще:

– Ешь!.. Ну ешь же!.. Не умирай, ешь!..

Совсем ослабевший дракончик наконец захватил уже белымибескровными губами сосок. Иггельд освободил одну руку, слегка прижал теплоевымя. Густое молоко пошло дракончику в рот, фыркнул, закашлялся, вяло мотнулголовой. Глаза вытаращились, слабо махал передними лапками, стараясь высвободиться.

– Ешь, – говорил Иггельд, едва не плача. –Ешь, вот молоко.., Ешь!.. Ешь, мой чернышик, чернушик, чернышонок… Я не хочу,чтобы ты умирал!

Дракониха повернула голову, глаза грозно сверкнули. Дыханиестало громче, почти сделала попытку приподняться и достать дерзкого зубами, новздохнула и опустила голову на камни. Плотные веки опустились, глаза погасли.

Наверху голоса стали громче, но Иггельд не поднимал головы,черненький дракончик начал хоть и слабо, но чмокать сам. Остальных Иггельдотпихивал растопыренными пальцами, больно бойкие, перебьетесь, и так уже какбыки, топчете моего чернышика, моего чернулика, самого жалобного дракончика насвете…

Черныш налопался так, что заснул, не выпуская соска изпорозовевшей пасти. Лапки дергались, словно полз к теплому боку.

Иггельд потихоньку оставил его там, попятился, только возлекорзины повернулся, переступил через борт, но прикоснуться к колесу не успел,корзина сама пошла вверх с большой скоростью. Когда поравнялась с краем,увидел, что за ручку бешено крутит Ратша, а у борта застыли: Апоница,престарелый Якун и молодой энергичный наездник Шварн. Смотрят выпученнымиглазами.

Апоница покачал головой, из узкой груди вырвался тяжелыйвздох.

– Фу-у… ты рехнулся, малыш!.. Это же зверь, а в такойпериод на всех бросается!.. Вон Якун по ней как угодно топчется, метлой ушичистит, и то сейчас близко не подходит!.. А ты?

Ратша закрепил ручку, глаза сердито поблескивали, но наИггельда посматривал с некоторым уважением.

– Как он, а? – сказал почти весело. –Подбежал так это по-хозяйски! Мол, отодвинься, дура.

Апоница сказал строго:

– Еще раз сотворишь подобное – больше с драконамине общаться!

Иггельд взмолился:

– Но я же знал, что не тронет!

– Откуда знал?

Иггельд растерянно переступил с ноги на ногу, развел руками.Неожиданно старый и рассудительный Якун сказал неторопливо:

– Апоня, остынь… Он, конечно, рисковал, не спорю. Ты,Иггельд, больше так не делай, понял?.. А не тронула потому, что сам еще… щенок.Любого из нас сразу бы в клочья. И сожрала бы, как… как мясо. А он… гм… от негосамого еще материнском молоком пахнет. Не сочла, что вот такое мелкое –угроза. Наверное, и его бы накормила!

Он захохотал, довольный шуткой, Иггельд побагровел от обиды,Апоница покачал головой.

– А что, все может быть. До сего дня за драконамиухаживали только взрослые.

Якун перестал хохотать, сказал серьезно:

– Это значит, что с помощью мальца можно начинатьзаниматься молодым выводком намного раньше.

– Тогда уже с помощью мальцов, – буркнулАпоница. – Но где их взять столько? Это только Иггельд сумасшедший.Остальные грезят о мечах и кровавых схватках врукопашную. Впрочем, ты прав,этого мальца я использую теперь на всю длину веревки.

* * *

С того дня Иггельд получил под личную опеку детенышей, новсе равно для себя выделял этого самого жалобного дракончика, которого назвалЧернышом. Но главное, должен теперь спускаться в котлован и помогать драконихес ее приплодом. Она вскоре привыкла и уже с третьего дня перестала грозновзревывать, когда массировал животики щенкам, чтобы опорожнили кишечник, а онина это жалобно пищали. Правда, после этого обязательно облизывала их сама,проверяла его работу.

Вообще-то с детства обожал драконов, грезил ими, лепил изглины их фигурки, говорил только о них и знал про драконов больше, чем иной изтех, кто их выращивал. Это и оказалось решающим, что Апоница, главныйсмотритель питомника, видя, как управился в тот раз, решил допустить кноворожденным, хотя мальчишка из чужаков, переселившихся в их город недавно, неимеет чести принадлежать к привилегированной касте повелителей драконов.

Иггельд с восторгом принял все, что касалось дракончиков:чистку, кормление, уборку нечистот, трехразовое приготовление пищи. Ихприходилось постоянно щупать, массировать толстые животики, но делал все судовольствием, счастливо, и Апоница, наблюдая за ним, уверился, что мальчишкана своем месте. Да и характер ровный, сильный, спокойный, твердый и терпеливый.

Как раз то, что нужно, чтобы день за днем поворачиватьвоспитание дракона в нужном человеку направлении и так же терпеливо изживатьто, что повредит потом.

Иггельд с жалостью видел, что эти детеныши грозногодракона – всего лишь ящерицы, у них нет своего тепла, греются только подгорячим материнским боком да еще у него за пазухой. Только к концу недели у нихпоявилось собственное тепло, хоть и очень слабенькое, начали открываться глазаи уши, но по-прежнему ничего не различают, судорожно тыкаются мордочками во всестороны, стараясь понять, что же за пятна появились в их уже привычном темноммире.

Ползали только на передних лапках почти месяц, и все этовремя упорно следил, чтобы более сильные не оттесняли Черныша от задних сосков,где молока больше всего. Уставал дико, до изнеможения. Однажды Апоница, необнаружив его вместе с остальными работниками, подошел к котловану и увидел,что мальчишка скрючился под боком у драконихи. Апоница пару раз окликнул, ноизмученный малец спал мертвецки, а дракониха подняла голову и посмотрела сявным раздражением.

– Все-все, – сказал Апоница торопливо. – Тыправа. Во всем права, не сердись… Я ухожу.