и тогда я останавливал перо и прислушивался к песне. Странные чувства будила она во мне. Слышались голоса не минут, а веков; древние времена становились ближе своих и, куда ни взгляни, все, что попадало под взгляд, виделось словно впервые… Ясно и четко понимал я тогда, что звезды, глядящие в раскрытое окно, глядели сюда же, — еще до окна, еще до людей, — долго… долго… А до того — бессчетные времена блуждали рассеянным взглядом по черным просторам ночи… Что деревья, доплескивающие свою листву почти до подоконника, длинными корнями своими касаются заповедных нам глубин и пьют сказочные воды неведомого мира… В конце концов, мой дом, глупейшая городская пятиэтажка — кто знает, в землю каких веков впаяна пломба его фундамента?.. Ко всем, наверное, подкрадывалось порой понимание древности мира… Древности и загадочности… Вот такое понимание подходило ко мне, когда я слушал эту песню. Да еще и голос Володи, бормотавшего с полным ртом: «Колючи воды в ночных ключах, темны дороги во мглу…», — больше напоминал голос сказочного существа, поющего где-нибудь на камне над водой одно из старинных преданий своего народа, чем человеческий… И, если по рассеянности забыть, какой век идет, кухня могла бы оказаться чем угодно — пещерой, шалашом на берегу реки, сторожевой комнаткой в башне легендарного замка… Но Володя допевал и снова погружался в свои медитации, а я возвращался к листку бумаги.

Потом он поднял голову и посмотрел на меня.

— А можно узнать, что вы там пишете?..

— Я нашел себе развлечение, — серьезно ответил я. — Слушаю рассказы вроде ваших и превращаю их в фантастические истории.

— А зачем?..

— Из озорства. Надо же чем-нибудь заниматься. Да и любопытно, что получится…

— А тщеславие?..

— Что — тщеславие?..

— Участвует ли оно в ваших занятиях?..

— Какое уж тут тщеславие… Хотя, впрочем, — да. Если это можно назвать тщеславием. Видите ли, мой друг Армен, ссылаясь на некоего Павлика, который для него авторитет, утверждает, что на российской почве ничего фантастического написать нельзя. И вот уж который месяц я пишу сплошное опровержение. «Contra Armenum». Потому что действительность за меня…

— О!.. — промолвил Володя героическим голосом. — Вы опровергаете его нашей кровью…

— Да. Вы против? Но в мире так заведено, и исключения редки…

— Вам надо было бы стать политиком…

— А то их без меня мало. Да и противно что-то «вершить»; лучше уж пусть меня свершают.

— Гм, — сказал мой гость с сомнением. — Меня иногда «свершали», по вашему слову, но не могу сказать, что это было хорошо…

— Что меня в вас умиляет, дорогой друг, так это ваше умение перевести разговор из любого положения на странную историю…

— Ну, это не предмет моей гордости. Просто у меня жизнь, как вы верно сказали, «из любой темы» переходит в какое-либо дурацкое приключение…

— Итак?.. — спросил я, уже готовый к тому, что Володя сейчас начнет повествовать о каком-нибудь таком «приключении».

— Итак — еще бокал крови. За здоровье вашего Армена…

— Володя, вы иногда начинаете говорить выспренно, и это вам не идет.

— Почему?..

— Потому что мы живем в своем дурацком веке, а времена здоровой восторженности давно прожиты более счастливыми людьми. Это они имели право на выспренность… Вы же, при всем моем уважении к вам, все ж не Сэр Вольдемар Безработный, а просто Володя. И потому я плохо понимаю иногда, что вы хотите сказать. Вот хотя бы сейчас. То ли вы имеете в виду, что желали бы рассказать мне еще какую-то историю из вашего арсенала, то ли — что отыскали во мне задатки вампира…

— Ну, нет. Задатков вампира у вас никаких. Можете поверить моему опыту…

— Ради Бога, Володя!.. Уж не хотите ли вы поделиться своим опытом?..

— Ну нет, — сказал Володя, и по голосу его я понял, что мы уже не дурачимся. — Я хотел рассказать вам кое-что другое…

* * *

— Я хотел рассказать вам об одном из загадочнейших происшествий в моей жизни. Я называю его так не только по причине того, что на мою бедную голову обрушилось много невероятного, но и по другому поводу. Дело в том, что меня все то время не оставляло ощущение, что я делаю рассчитанные кем-то шаги… С самого начала я это… не скажу, чтоб понял, но как-то смутно ощутил. Понимаете?..

— Что именно?..

— Знакомо ли вам это ощущение?.. Что-то происходит с вами, и вроде бы нормальное, но вы — пусть едва-едва — сознаете, что такого не должно быть. Что так не бывает. Вот такое ощущение было у меня, когда я познакомился с Надей. Нечто неправильное было в нашем знакомстве. Спрашивается, почему столь восхитительная женщина стала чуть ли не вешаться мне на шею?.. Да еще где! — в электричке!.. — когда мы и двух минут толком не побеседовали?..

— Что ж, по-моему, это прекрасно. То есть насчет вашей женщины. И этому надо радоваться. Но сначала я…

— Конечно, — перебил меня чуть ли не возмущенно Володя, — конечно, прекрасно!.. Более того!.. Это восхитительно!.. Это словами не расскажешь!.. Я даже и сейчас, после всей этой истории, вспоминая те, первые минуты…

Тут Володя с размаху остановился, как бы потускнел и продолжил уже обычным голосом:

— Конечно, этому надо радоваться. Да я и радовался. Это действительно прекрасно. Я же не спорю. Но ненормально. Восхитительных женщин на свете не так уж много, и бросаться на шею такому, как я, вряд ли кому-нибудь из них пришло бы в голову. Кроме как с умыслом или по капризу…

— Вы самокритичны и